Как-то, сколотив небольшую опалубку, я решил залить бетоном щели и трещины в этом уступке, попросив батю, поддержать, пока я накладывал раствор и выравниваю. По окончании он меня спрашивает: «Ну, что всё, закончил?» Я ему отвечаю: «Да», и он отпустил опалубку. Мы вместе с ним долго смеялись, но потом я его больше ни о чём не просил. Так в начале весны следующего года, родители перебрались в мои две комнаты на квартале, а я поместился в дом, который на самом деле был всего лишь избушкой на курьих ножках.

Первое, что я сделал – это снёс ненавистные сараюшки, и уже на пустом месте, помню, как пошла, как заиграла фантазия… Но в доме всегда нужна хозяйка и я перелистывал страницы встреч барышень различного умонастроения и поведения.

Буквально в двух кварталах от меня, ниже по проспекту Ленина, находился вокзал, там я имел удовольствие покупать сигареты, благо, что выбор был большой и сравнительно дешевле, чем в магазинах моего района. И ещё, то время я бы назвал началом времени ошеломляющей информации, с появлением новых газет, журналов, пестрёвших рубриками от бизнеса, финансов, купи-продай, до жёлтой прессы. Совершенно новые издания книг продавались здесь же, как говориться, из первых рук, едва успевая дойти до книжных ларьков и магазинов города.

Однажды спускаясь к вокзалу за очередной пачкой никотина, я лицом к лицу столкнулся со своей бывшей женой. Мы не виделись больше года, с того момента, как я уехал в приморский край, по приезду с которого, тоже не пошёл в бывшую семью, предоставив времени решать наши судьбы уже по отдельности, ограничиваясь алиментами. Углубляясь дальше в тайники самокопания, мне до конца непонятны мотивы дружбы семьями, потому что, даже имея любовницу или новую жену, мне всё равно захотелось бы обладать старым, а это неминуемо во встречах с дочерью.

Дружба семьями, это что? Оставшаяся любовь или самолюбование? Кто-нибудь из здешних свободных людей объясните мне, погрязшему в догмах православному варвару – собственнику суть и смысл семейных ценностей. Потому что каждое устоявшееся отношение проходит одинаковые круги рая или ада, только в большей или меньшей степени.

Мы стояли и смотрели друг на друга, как будто заново сопереживая прошедшее. Она изменилась, похудела, осунулась, под глазами усталые круги, в платочке, вся в каком-то, дурацком, самой сшитом длинном пуховике, но лишь только она заговорила, я узнал её прежней, с той своей юношеской привлекательностью, что так сладко мне кружила голову. Я спросил её о дочери, оказалось, что она хотела её встретить с осеннего лагеря, но время прибытия поезда передвинули на два часа вперёд. Рассказала о том, что работает сейчас на комбинате, к тому же и посменно.

Комок нахлынувших от любви и жалости чувств подкатил к горлу, как сладко заныло сердце, я прижал её к себе: «Боже мой, Верка ты моя Веруньчик, милая, да как же ты умудрилась пойти в такую немыслимую для женщины грязь», шептал я, крепко держа ее в объятиях, осыпая поцелуями. Она пыталась меня отрезвить, мотивируя тем, что мы разведены, что с кем-то встречается. Я сказал ей, что тоже буду встречать дочь, а пока предложил посидеть в вокзальном ресторане. Она мне сказала, что ей в ночь на работу, но я всё равно настоял на том, чтобы она хоть немного выпила вина за встречу и покушала.

Играла музыка и посреди почти пустого зала ресторана мы долго стояли в медленном танце, обнявшись, согревая сердца, боясь разъединится. По спикеру объявили о приближении поезда, и мы, взявшись за руки, выбежали на перрон. Поезд приближался, и сквозь раскрытые створки окон выглядывали детские головки, и тут меня обожгло: «Папа!» Я увидел дочь. Доча, доченька, выдохнул я, и, что есть силы побежал за вагоном, я как мальчишка пробежал весь перрон, боясь, что поезд не остановится никогда. Потом я девчонок своих сграбастал в объятия, причитая и плача: «Милые мои хорошие, простите меня бога ради, нет никого лучше вас на всём белом свете».

Так нечаянным росчерком пера судьба опять подарила мне моё, то, что мне предназначалось согласно моей миссии, моим чаяниям и устремлениям. Моим родителям тоже повезло, так как стоило только матери подать объявление в газету на отдельное от соседей жильё, тут же нашлись желающие. И наша огромная трёхкомнатная квартира, пусть даже с выходом на проспект с бензопиреном, лихо обменялась на однокомнатную соседям и двухкомнатную моим родителям. Все очень радовались моих родителей, поздравляли.

В то время я был далёк от божественного начала, потому что выпивал, ругался, дрался. Но я твёрдо знал, что все мы ходим под Богом, что надо освятить наш союз венчанием в нашей святой православной церкви, что обвенчанные пары под Богом живут долго. Но с тем остервенением, с каким я взялся, чтобы облагородить наше жильё, планы духовного начала отодвигались всё дальше и дальше.

Во-первых, колоссальные неплатежи, задержки по зарплате, всех ставили на уровень ниже плевков, во-вторых мы, четверо электриков в четырёх сменах почти два года работали по одному, нарушая этим все мыслимые и немыслимые правила и инструкции техники эксплуатации и безопасности электрооборудования. Казалось, что на нас ставился какой-то опыт, эксперимент по выживанию, сначала в урезании денег, а потом и вовсе в тотальных неплатежах, посадив рабочий класс на талоны, талоны на колбасу, макаронные изделия и так далее.

Где-то там, наверху, делились портфели, развязывались войны, те подонки, которые пришли тогда к власти на предприятиях, в городах и весях моей необъятной России, они и сейчас у власти, начали политику заигрывания с людьми, проводя ваучеризацию населения. Я свой ваучер отдал в Газпром, другие вообще за мешок муки и даже за бутылку водки. Помню ужас, охвативший меня в ту пору, когда воссоединившись с семьёй, благоустраивать жильё было не с чем и не чем.

В среде рабочего класса Магнитки, думаю, наверное, и всей России, есть такая поговорка; «Они делают вид, что они нам платят, а мы делаем вид, что мы работаем». Наш цех – участок шлакообразующих смесей был построен на расчищенном от шлаковых отвалов месте. Районы северного и центрального переходов по левобережью реки Урал, районы двенадцатого участка и далее на север и по сей день украшают пейзажи «лунных долин» шлаковых отходов. На протяжении всего двадцатого века, со времён великой индустриализации и войны, сюда свозился не только шлак с мартен и домен, но и брак сортопрокатных изделий, раскуроченное и просто старое оборудование и многое другое.

Надо было как-то жить и мы ночами, разгребая эти отвалы, жгли, обжигали изоляцию проводов, кабелей, брошенного оборудования, а если смена попадала на выходной день, то и прямо среди бела дня. В городах, посёлках развернулись пункты по приёму вторичного сырья, металлов, ломалось старое и новое оборудование, на долгие годы Россию окутал мрак воровства от снятых от потребителей источников электропитания, километровых трасс проводов, кабелей. От налаженного трафика этого сырья, главным образом в Китай и страны юго-восточной Азии, люди сколачивали целые состояния.

Шофёры большегрузных самосвалов марки «Камаз», «Маз» и так далее, которые привозили в цех сырьё, материалы, оборудование и у которых был поднимающийся кузов, делали в кузовах второе дно, чуть приподнимая дно кузова на десять, пятнадцать сантиметров. Там свободно размещался материал для строительства, уголок, швеллер, листы металла и всякая всячина для воспалённого ума хозяев садов, дач и частных домов. Так провозя через проходную комбината во втором дне кузова для себя мелкие пожитки, воровали мы. Как воровало начальство расскажу потом, хотя вряд ли кого это заинтересует по прошествии стольких лет.

А пока жизнь моя превратилась в сплошные трудовые будни, придя с ночи с работы, немного поспав, я шёл сваривать, вкапывать и строить из наворованного, сатанея от работы и забот. Если бы не семья, которая поддерживала и спокойно относилась к моим трудовым чудачествам, я бы там ничего не сделал. Со временем и в семье опять наметился разлад, мы совершенно никуда не выезжали, за исключением визитов к родственникам. С приближением моих отпусков, намечался очередной трудовой прорыв с планами по благоустройству, у нас не было ни хороших вещей, ни даже современного телевизора.

Масло в огонь подливала тёща, видимо мотивируя, что у них есть жильё, и что со временем и в твоей судьбе, дочка, что-нибудь образуется и ведь так оно и получилось. К тому же тёща имела сад, где ей иногда нужна была помощь, а среди ее детей моя жена была самой покладистой и уступчивой. Так моя семья оказалась заложницей моего долгостроя. Чтобы хоть как-то спасти ситуацию, я был вынужден уволиться с комбината и устроиться на работу в муниципальное предприятие «Левобережный участок горэлектросетей».

В то время эта организация одна из немногих полновесно и вовремя платила заработную плату, потому что от населения шли реальные деньги, реальные платежи. Но время было потеряно, и вот после очередного скандала, прямо в день своего рождения, придя с работы, я застаю пустой дом. Я волосы рвал на себе, после трёх лет совместной жизни, стольких трудов, чаяний и надежд вновь оказаться у разбитого корыта, это было выше моих сил.

В те последние годы двадцатого века судьба мне последний раз улыбнулась, сведя с женщиной одного со мной дня рождения, но ненадолго. Они были беженцы; она с ребёнком, её отец, мать и сестра бежали из Ташкента в Магнитку из-за преследования русских. Может быть всё было бы и хорошо, но я не нашёл контакта с её сыном, ребёнок был агрессивен, нервозен, рождён от мусульманина и вообще не признающий никаких компромиссов. Ужасно хотелось достучаться до него, в общении, в спорте, но, видимо, отлаженный мусульманский вид жизни не дал мне с этой семьёй полноценно сойтись.

У нас в России в воспитании детей слово «нет» так же священно, как слово «да», хотя иногда существуют альтернативы. Возвращаясь в своём изложении немного назад, я позволю себе описать обескураживающий, и ужасающий в своём проявлении случай в семье своего двоюродного брата. Однажды моя мать рассказала о том, что её племянник – мой младший двоюродный брат Вовка – повесился и что вот уже завтра состоятся девятидневные поминки. Сказала это и как бы оцепенела, устремив свой безучастный взгляд далеко в пространство, не обращая внимания на посыпавшиеся с моей стороны вопросы. Потом пришла в себя, вздохнула и сказала: « Да кто же знает, что у них там произошло?»

Крепкая была семья моего дяди, младшего брата моей матери, которая давно уже переехала в Магнитку, жива была ещё память о бабушке, которая часто приезжала к нам и подолгу гостила в нашей однокомнатной квартире. Она спала на кухне, а я перебирался в коридорчик возле ванной комнаты, подальше от тарахтевшего на кухне холодильника, во всяком случае, всем хватало места и все были счастливы.

Бабушка была верующей, знала наперечёт все православные праздники и молитвы, я учился в школе и кроме двоек в портфеле нёс домой с улицы от друзей всякую всячину. Когда я что-то ей показывал, она подносила к глазам, рассматривая, говорила: «Это от Бога», или: «Это мирское, от людей». Помню когда мы с Вовкой были совсем маленькими и я как-то раз, отогнав гусей на речку, увидел такую картину: бабушка стоит у стола, что-то стряпает, месит тесто, а сзади, у бабушкиного длинного подола юбки котёнком сидит Вовка и что-то там высматривает. Бабушка, заподозрив неладное, оборачивается и со словами: «Вовка, ах ты шельмец, окаянный, ну-ка брысь отсюдова!» прогоняет его. Вовка, застигнутый врасплох, в панике отползает за угол, продолжая смотреть из-за угла на бабушку широко раскрытыми глазами. Тот момент надо было просто видеть, я просто покатывался со смеху.

Помню, стоило бабушке направится в туалет, Вовка козлёнком бежал за ней, подпрыгивая, чтобы успеть подсмотреть за ней сзади туалета в щелочку. Бабушка старательно заделывала все щелочки, но он не унимался, постоянно отковыривая их. У него с рождения на лбу была родинка, и его достаточно часто в умилительном тоне спрашивали: «Вова, а что у тебя на лбу?», он отвечал: «Родинка!»; «А в глазах?» « Любовь». Так мы с ним росли и мужали почти одновременно, но вот что странно: будь-то в хоккейных баталиях или в возне борьбы с ним, с его лица никогда не сходила саркастическая улыбка и даже смех, что иногда приводило меня в ярость и часто простая борьба переходила в драку. Я чувствовал его силу, и что в его характере было то, что не было у меня.

У него была какая-то врождённая ответственность и работоспособность в помощи по хозяйству, тогда как я мог целыми днями шляться по улицам или пропадать у друзей. Вспоминаю и более поздний период, когда он здоровый, розовощёкий парень с лёгкостью, шутя, во все стороны и над головой крутил своего обезумевшего от счастья сынишку. Я тщетно перелистывал в памяти страницы его жизни и с грустью заметил, что причины его смерти лежат в его собственной семье или семье его родителей. А ещё вернее, в том стиле жизни, который навязан нам советской властью, буквально начиная с семидесятых годов прошлого века и по сей день.

И если уж до конца всё сваливать с больной головы на здоровую, то получается такая картина… Если здесь на западе процветали социальные страны материального благополучия, то в России с тех времён было с точностью до наоборот. Все самые мерзкие слова, начиная от воровства, дефицита и так далее и заканчивая коррупцией присущи моему народу, десятилетиями кормившего честным героическим трудом своего антипода. И нет нам прощения и не будет, потому что сами разрушили свои семейные, общечеловеческие и христианские черты и ценности, наверное, уже и дети рождаются с врождённой патологией зависти и корысти. Боже мой, как это мерзко всё писать, но что поделаешь, если каждый честный, ответственный человек находится в противостоянии со своей судьбой? Ну что же, поделом тебе, слова мои, расхристанная ты моя Россия! Кто тебя ещё пристыдит да поругает, как не сам русский человек?

Потому я больше в семью свою и не пошёл, так как кроме самоедства, пьянства и ещё чего доброго петли на свою шею я бы там не нашёл. Любви и души у русского мужчины всегда много, да карман пустой, оплатить долготерпение и любовь нечем. Думаю, что настоящий мужчина в нормальной стране всегда разрулит ситуацию, да только не в России.

Оставшись один на один со своим домом, c усердием добропорядочного хозяина я каждую весну возделывал грядки, засаживая их базарным изобилием семян, трав, корешков и отростков. Очень часто у меня бывала моя маменька, помогала по огороду, иногда что-нибудь готовила, что поделаешь? Хоть и непутёвый, но всё равно свой сын, соседи укоризненно мотали головами, приговаривая: «Ну, что парень, всех разогнал, один остался?»

На новой работе всё шло своим чередом, я работал в составе ремонтно-выездных бригад по ремонту и эксплуатации линий электропередач, подстанций, трансформаторных подстанций, кабельных трасс и другого оборудования. Часто прокладывая новый кабель или меняя старый кабель на новый, тут же на костре обжигали куски старого кабеля и сдавали обожженную медь или алюминий в пункты приёма металла. Дороже алюминия была медь, и если удавалось чем-либо поживиться, то зачастую тут же, на рабочем месте, или после работы распивалась водка, временно расслабляя после трудовых подвигов и свершений.

В то время начала появляться тенденция или, я бы даже назвал, веление времени по отключению должников по оплате за электроэнергию. В реестр должников входили семьи алкоголиков, ветераны войны, почётные пенсионеры и вороватые новые русские, строящие себе дворцы, хоромы, поэтому иногда, спускаясь с опоры, отключив должника, слышал угрозы и ругань в свой адрес, и так становилось мерзко и неприятно за свою профессию.

В обязанности нашего муниципального участка входило обслуживание питающих схем высокого и низкого напряжения посёлков, частных домов, кварталов всего левого берега. Отличительной особенностью тех наступивших времён было следующее…При подъезде к любой трансформаторной подстанции пространство закоулков, в кустах и прямо у входов, устилал ковёр из брошенных шприцев. Если раньше пейзаж «ТП» был просто немыслим без пустых или разбитых бутылок, с разбросанной закуской, также и сейчас, но со следами уже другого народного безумства.

Тогда в Магнитке существовали всего две православные церкви, и как раз в обслуживаемых нами посёлках левого берега. Одна церковь находится в посёлке «Димитрова», вторая на выезде из города, в районе первой городской больницы. И если случалось работать поблизости одной из них, закрыв наряд, наскоро вытерев руки и отряхнувшись, я спешил в церковь. Подойдя к калитке двора храма, я тайком крестился, чтобы не дай бог, это не видели мои сослуживцы, а то ведь поднимут на смех, и заходил в храм.

Мне нравилось просто постоять в храме, в окружении ликов святых, свечей, даже не решаясь подойти к алтарю в своей грязной спецодежде, заговорить с батюшкой или с кем бы то ни было. Какой-то новый, неосознанный мир благоговейно смотрел и дышал на меня под звуки певчих хоров или оглушающей тишины безмолвия церковных сводов, бередя совсем неясные струны сознания и души. Я понимал и сознавал, что надо что-то менять, предпринимать, так как одиночество, пьянство, рутина, отсутствие всякой альтернативы и надежд на будущее ржавчиной подтачивало душу.

Вся наша материальность заключалась в покосившемся домике да в весьма нехитром урожае с шести соток и ещё в отстроенном светлом гараже, приспособленном мною под мастерскую, где иногда тешили душу мои очумелые ручки. Мои родители после переезда жили в двухкомнатной угловой квартире пятиэтажной хрущёвки на последнем этаже, это значит, что две стены одной из комнат имеют сообщение с улицей. Летом даже в солнечный день, несмотря на открытый балкон, там стояла прохлада, а зимой – нестерпимый холод, и маменька мне часто жаловалась: «Ты знаешь сынок, вот иногда проснусь ночью и такое впечатление, что будто бы на меня падает снег, холодно ужасно!» И это не мудрено в наши уральские морозы, да с ветром, если ещё учесть высушенное сахарным диабетом здоровье, то холодно ей было вдвойне. Комната моего бати находилась за стенкой и там было относительно теплее.

Я несколько раз безуспешно предлагал маменьке свои электрические обогревательные приборы, но она и слушать ничего не хотела о них, мотивируя повышением платы за электроэнергию. В моём воспалённом мозгу гнездились планы на воссоединение с родителями, а именно из двух недвижимостей создать одну. Пусть это будет также небольшой дом, но с уже готовыми газовыми проектами и работающим газовым оборудованием для тепла и горячей воды.

Я окунулся в подробности проектов, технических условий и цен, но оказалось, что нужно было построить новый дом или сильно изменить старый. А для этого нужна была хоть какая-то машина, чтобы хоть что-то привезти или взять то, что плохо лежит, но зарплата длиной в копейку и продолжающаяся вакханалия времён и цен явно не позволяла этого сделать. Все мои фасадные ухищрения в косметическом облике моего домишка стали выглядеть мышиной вознёй в сравнении с надвигающимися проблемами.

Пора розовых отношений с женщинами для меня закончилась. Навязанный, сначала советской властью, коммунистами, а теперь и «новыми русскими» стиль жизни сильно изменил женщину. Попадающийся мне контингент избранниц предпочитал конечный результат долгострою и любви в шалаше.

Изменился и народец наш, принявший условия жизни и игры подонков, стоящих у власти предприятий, промышленности, отраслей хозяйства, правительства и всей России в целом. Люди моей страны, заигравшись в высоких ценах на мыслимое и немыслимое, движимое и недвижимое, уже давно ввергли себя в круговерть гуманитарной и общей человеческой катастрофы, омерзительно и лицемерно глашатая о своих успехах среди родственников и даже в средствах массовой информации. Мы сами себя загнали в такое дерьмо вырождения, что нет и не будет нам прощения ни у Бога, ни у высшего разума, лишь, быть может, лёгкое порицание людей, людей живущих здесь на западе в человеческих условиях.

С наступлением очередных холодов ледяная двухкомнатная избушка моих родителей превратилась в тёплую однокомнатную квартиру коммунального образца, это когда квартиры расположены в одном длинном коридоре. Разумеется, были и другие варианты, но моей маменьке хотелось жить ближе ко мне и к своей сестре. От удачной продажи двухкомнатной хрущёвки у маменьки ещё оставались деньги мне на машину. И вот он наступил долгожданный час, после некоторых колебаний, связанных с выбором машины, так как предстояло выбирать между бывшей в употреблении, мощной по тем временам машиной марки «жигули», шестой модели, а проще говоря, шестёрки, и, пусть уступающей по мощности и размерам, новенькой «окой». И вот во дворе моего дома засиял блеском салатной окраски новенький автомобиль «ока».

Хлопот приятных и разных, помню, добавилось много. К примеру, как капризная барышня, моя машина решительно не хотела заводиться и выезжать в морозы, пришлось отапливать гараж, копаться с карбюратором и так далее. Жизнь в сообществе с машиной действительно налаживалась, во дворе стали появляться строительные материалы, меньше времени уходило на рынок, так как сразу закупал продукты на себя и на родителей, больше времени уделялось огороду. По вечерам, а в России это вполне возможно, без всякой лицензии и разрешений можно заниматься частным извозом, то есть они существуют эти правила, но обескураживающая нищета многих водителей и населения в целом сводят на нет потуги законников. Часто достаточно заплатить крышующему авторитету в местах скопления таксующих машин небольшую сумму в месяц, чтобы спокойно таксовать. Но этим я слава Богу занимался не часто, да и не было конкретных планов жизнеобепечения на таком маленьком автомобиле.

В народе автомобиль «Ока» называют подкидышем завода-автогиганта «Камаза», он удобен для семей с низким достатком, пенсионеров, женщин и так далее. Ещё на тот момент, помню, веселило душу и согревало сердце моё присутствие двух друзей, кота Пети, да добродушного весёлого кобелька немецкой породы по кличке Бой – это всё, что осталось после бегства моей семьи. Кот ещё котёнком приблудился к нашему дому, просто встал на задние лапки на завалинке и попросился в дом. На тот момент, у нас в семье было две кошки, одна была даже с котятами. Я отнёс его на край посёлка, там его и оставил. Какое же было наше великое изумление, когда рано утром проснувшись, мы его опять увидели там же на завалинке, жалобно мяукающего и заглядывающего к нам через стекло. Так мы с дочкой и порешили, что пусть покудова живёт с нами, а Петей прозвали, потому как поутру все Пети-петушки будят округу, так и наш котёнок промяукал нам под окошком. Этот кот прожил со мной без малого десять лет, я рано стал замечать его галантные манеры, прищуриваться, раскланиваться на манер вельможи, и ко всему прочему обучил его подавать лапу.

У моего верного добродушного пса, когда начали вставать ушки, самый маленький кончик одного из ушек так и не поднялся, поэтому вся морда и всё его существо имело весьма забавный вид. В обучении с ним мне даже не пришлось особо напрягать свои армейские способности пограничника, у этого пса было человеческое сердце, он мирно играл с детьми. Зимой они запрягали его в салазочки, так мой Бой стал любимцем всей улицы, но стоило во дворе нашего дома показаться какому-нибудь незнакомцу, то он готов был его разорвать.

После того, как мы осиротели, я стал часто задерживаться на работе. Для моего общительного пса одиночество было нестерпимой мукой, поэтому, выезжая с утра на работу, я часто просто выпускал его со двора, зная, что всё будет хорошо. Хорошо бы всё да хорошо, да только для меня, видимо, ничего хорошего. Стал я замечать у себя на заднице не то угорь, не то чирий, и ведь надо же, растёт в размерах! Обследование показало, что я нажил себе огромный свищ и что без операции не обойтись.

Откуда такая напасть? Может быть, меня продуло, или посидел на холодном? Но я с юношеских лет знаю, что сидеть на камнях, на холодном бетоне нельзя, это мне сказала женщина на одной из подстанций, когда я проходил практику. Я спросил её ещё: «Почему?» Она мне ответила: «Жене не нужен будешь». Тогда откуда такое наваждение? Я с головой окунулся в книги о лечении травами, стремясь узнать причину своего недуга, и нашёл: болячка моя выросла от нервов, от причинённых самому себе неудобств. Я тогда решительно бросил курить, занялся спортом, вынашивал огромные планы на строительство, ставил себе цели, говоря самому себе, да я смогу, у меня всё получится, стал на своей машине приезжать в церковь на православные праздники. Но, видимо, старые душевные грехи обратились в телесные муки, в результате чего пришлось мне лечь под нож хирурга.

Операция была назначена на восьмое ноября, в день полнолуния, я уже знал, что без последствий это не обойдётся. Так как любые швы, травмы, или даже простые порезы после операции в этот день долго заживают, я приехал домой, рано утром я даже немного побегал, попрощался с Боем, с Петькой, но сердце не обманешь, оно стучало, предчувствуя беду. Разве мог я знать, что после операции они будут экономить на моих же перевязочных средствах, на моих же обезболивающих препаратах, подставляя к моей заднице грелку со льдом, застудив меня до такой степени, что я неделю не мог сходить по маленькому, спасаясь на катетерах. Что это даст начало циститу, который даст начало образованию песка и камней в почках.

Понятно, что если бы такое безобразие случилось здесь на западе, то клиника, производившая операцию, осталась бы без штанов, с явно подмоченной репутацией. Но это было в России в конце двадцатого века, да и я плохо понимал, что со мной происходит, не подозревая о последствиях, раболепно снося хамское отношение медицинского персонала к себе. В голове было только одно, что мол, ладно, бог с ними, выберусь как-нибудь сам.

К великому недоумению всех людей, окружавших меня, я оказался недееспособным, прикованным к постели. Недоумевала маменька, ведь вроде вот совсем недавно был здоровый мужик, перелопативший столько земли и сейчас лежит и еле передвигает ноги. Недоумевали родственники, соседи, ведь я один из первых по своей улице начал благоустройство собственного жилья в окружении почти таких же захудалых дворов. Всем было интересно, как я начал и чем закончу? Я медленно выздоравливал, попутно излечиваясь от цистита. Благодаря наличию автомобиля, я выезжал на рынок и закутанный с головы до ног буквально по килограмму, по два переносил продукты в машину.

Далее мою жизнь можно обозначить и назвать как «История трудовой книжки», со множеством приёмов и увольнений с констатацией фактов, анализов событий, трудовых будней и подвигов на предприятиях этого наплевательского государства, которое достойно большого помойного ушата своей же русской словесности. На самом деле Россия, зачем ты так?...

Буквально через месяцев восемь, десять я был вынужден опять лечь под нож хирурга, потому что стилистика работы зачастую заключалась в огромном напряжении сил, лазание по опорам линий электропередач, лазание по деревьям, верхушки и ветви которых вплетались в линии, и часто требовалось просто мастерство обезьяны, чтобы долезть и срезать ветки. Я никогда не был против физической работы, наоборот, меня это воодушевляло, так как занимался собой, бросил курить, никогда не отставал от молодых, наоборот, всегда показывая чудеса ловкости и самообладания, после чего был хороший аппетит и здоровый сон.

Я работал в составе ремонтно-выездной бригады, и всегда в помощь нам была вышка – машина «Краз» со складывающейся ремонтной площадкой и очень часто, доставив нас до места, она просто простаивала без дела, мотивируя отсутствием бензина или зачастую сам шофёр берёг бензин для очередной шабашки вне рабочего распорядка. Или часто мощная служебная машина использовалась для доставки кому-нибудь в усадьбу строительных материалов, кругляка чурок сваленных и распиленных деревьев.

После работы в стужу, в продуваемый собачий холод, поднимаясь на когтях и лазах, заделав дыры энергетики и электрофикации народного хозяйства, после тёплого душа, так хорошо было посидеть со своими напарниками за рюмкой водки. Сразу куда-то пропадали усталость, напряжение и злость от ратных трудовых подвигов. Плохая, нищенская оплата труда заставляет рабочих пускаться во все грехи тяжкие, чтобы хоть как-то себе обеспечить нормальное существование и это не для кого не секрет.

Имея достаточный опыт работ и необходимые допуски, я часто сам производил монтаж и подключение домов и мелких предприятий, без ведома своей организации и посредников. Имея врождённое чувство справедливости, я брал деньги с тех, кто их имеет, имея роскошные дома, обстановку, кто ведёт богатое строительство. Грех было брать деньги с пенсионеров, ветеранов войны, поэтому если покормят, да чарочку нальют и на том спасибо, бывало на радости, что денег не взял, ещё и соленья-варенья насуют на дорогу.

И вот опять больница, операция, кровать. Всё тоже самое происходило со мной, как в недалёком сне, но на этот раз, после моих разговоров с хирургом и чистосердечной обеспокоенности по поводу осложнений после первой операции, всё было иначе. Лишь только боль заявляла о себе, ко мне тут же бежала сестра милосердия с укольчиком, и я опять проваливался в глубокий сон.

Со мной в одной палате лежал паренёк, при знакомстве с которым я узнал, что он сержант срочной службы, у него было ранение, прострелена печень и левое плечо на чеченской войне. После череды госпиталей и больниц он вернулся в родной город на завершающее обследование и осмотр.

Он мало и неохотно рассказывал о войне, называя почему-то чеченцев чехами, или ему уже надоели эти все расспросы? Но откровенный разговор о том, как всё это с ним получилось, всё-таки состоялся. Мы попили с ним чаю, он немного попробовал маминых пирогов, а маменькины пироги, разговорят кого угодно.

Пишу без прикрас и только с его слов: «Мы возвращались с зачистки и напоролись на засаду, я шёл первый, пулей из СВД зацепило плечо, а пока летел навзничь, пробило живот и жилет не помог. Чехи, видимо, решили, что я готов, переключились на отстрел моих товарищей. Придя в себя от разрывов и свистящих пуль, истекая кровью, в некотором отдалении от себя я увидел, как эти твари в спешке ножами и прикладами добивали пацанов, а также спешащий на помощь «БТР», который лупил из всех стволов. Я перевернулся и, теряя сознание, стрелял, стрелял, даже уже не видя куда».

Как-то хирург, проходя мимо него, задал ему весьма неловкий вопрос: «Ну что боец, возьмём второй раз Грозный?» Ничего он ему не ответил, просто отвернулся к стенке и всё. Очевидно, что в стране, где молодёжь и весь народ в целом является пушечным мясом в войне и мире, трудно делать предположения.

Красивый был парень, за ним ухлёстывала одна молодая медсестра, то чайку с ним попьёт, то потянет его покурить в курилку, или ещё на какие-нибудь нужные ей надобности. Одним словом, стремилась разговорить, растормошить от невесёлых дум парня. Ну надо же, вот она и любовь, и мне тепло было от их воркований, иногда вставляя словечки, со своей раскроенной задницей.

Я ждал и надеялся, что всё-таки придёт навестить меня моя дочь, но видимо, что-то я в неё не вложил, или не успел вложить в связи со своей кочевой жизнью и постоянной занятостью. Видимо нелюбовь, тёщина зависть и злость сделали своё дело, в связи с чем я опять остался у разбитого корыта.

Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдёт как с белых яблонь дым,
Увяданьем золота охваченный,
Я не буду больше молодым.

Выйдя из больницы, я всё же решил уволиться, на самом деле, сколько можно раз простывать, рвя свой шов на заднице, карабкаясь по опорам линий электропередач, да пилить деревья, сидя на них, с ловкостью обезьяны? Необходимо было найти работу где-то под крышей, в тепле, в пределах цеха, завода, предприятия. Подо мной была резвая, хотя и двухцилиндровая кобылка – машина под названием «Ока» и я быстро нашёл себе работу, колеся из одной части города в другую.

Предприятие называлось ОАО «Магнитка» – кондитерская фабрика, где делалось разнообразное крекерное печенье. Ну, думаю, парень, тебе опять повезло, предприятие было почти новое, построенное немцами, по своей технологии, сплошь и рядом напичканное робототехникой, ультракрасными датчиками, умными шкафами управления с подсветкой для ремонта, монтажа и наблюдения. Достаточно вспомнить, сколько зрения я оставил в полутёмных «ТП» и закрытых распределительных устройств, подсвечивая себе фонариком и в лучшем случае переносной лампой.

Мне предстояло изучить другие типы двигателей, схемы управления, коммутации и защиты, которые подробным образом были изложены в толстых альбомах, где на каждой странице подробно почти в одну линию расположены терминалы, значки, обозначения определённых реле управления, электроники и защиты. Понятно, что всё строилось и делалось для людей, но на немецком языке, в отличие от наших схем, где на одном огромном листе, как его ещё называют – портянкой, расположены силовые цепи, цепи управления и защиты с массой исправлений и перечёркиваний и с краткой аннотацией электро-технических обозначений в углу листа.

Придя на новое место работы, я наивно полагал, что целиком и полностью погружусь в освоение новой для меня буржуйской техники, так как разница и контрасты в сравнении с нашей техникой просто ошеломляют. В довершении всего, все узлы управления сходятся в центральный компьютер, где на мониторе видна вся работа производства. На самом деле, действительность выглядела иначе, детально вдаваясь в подробности робототехники, её жизнеобеспечения, я стал замечать наличие доморощенной советской электроники, магнитных пускателей, в выдвижных блоках и шкафах управления, которые уже не справлялись с наработанными функциями и давали сбои в технологической цепочке.

Я начал вдаваться в подробности становления этого предприятия и выяснилось следующее: в период неспешного монтажа и прокрутки оборудования фабрика уже успела зарекомендовать себя как поставщик высококачественного, разносортного крекерного печенья. На предприятии был установлен зарекомендовавший себя в европейских условиях режим рабочего времени, мне рассказывали, что было и такое, что часов в десять был установлен кофе – тайм, когда не надолго останавливалось оборудование и все шли пить чай, кофе со своей продукцией.

У западного производителя оборудования существует правило, что после монтажа оборудование должно проработать на пониженных мощностях примерно год, в целях прокрутки и прирабатывания систем управления. Ну, сами понимаете, что никаких рваческих планов просто не должно быть. Всё это возможно здесь, на западе, но только не в моей России. Далее, с уходом последнего немца, возросли в несколько раз планы на продукцию, и, как я себе представляю, во дворе заводика сразу закрасовались новенькие рослые джипы, очевидно, кто-то радовался новоселью.

Депутаты-попрошайки, дистрибьютеры разного рода, распространители идей, городского, регионального, государственного масштаба, наверняка как грибы после дождя выросли у кого-то дачи, дома и прочие удобности. В нашей Магнитке всё возможно, особенно разительны контрасты между сирой, неустроенной, и задымленной частью севера и северо-востока и кричащей своим богатством её южной и юго-западной частей. Там на месте бывших парков и скудных лесных полос расположились городки миллионеров производственной знати комбината, заводов и так далее.

Всем стало сладко от немецкого крекера с русскими названиями, только не обслуживающему персоналу. Когда вёлся монтаж, немцам помогали или прислуживали, уж я не знаю там как, трое полуинженеров - подмастерья с электротехническим образованием. Один из них быстро отпочковался в виду отсутствия нормальной зарплаты, очевидно, самый умный, а двое других осталось. Соответственно не была подготовлена ни ремонтная база, ни квалификация технического персонала.

Когда я начал там работать, то на мою голову помню свалилась жирная полоса невезения, стали гореть двигатели. Спрашиваю у начальства: «Это родной двигатель сгорел?» «Нет, мы уже поменяли на его месте два двигателя». «Так ведь коммутацию тоже надо менять, выставлять защиту!». Иной раз доходило до откровенного головотяпства, показывая наглядно, что заклинивает редуктор, что двигатель не может работать в таком режиме. В общем, ещё тогда я сделал вывод, что жители страны, для которых зима как всегда приходит внезапно, вряд ли смогут работать на таком предприятии, это просто противопоказано. Проценты и видимые невооружённым глазом масштабы бракованной продукции обескураживают и сводят на нет все потраченные усилия.

Кроме уплетания за обе щёки свежеиспеченного крекера в мои обязанности входило обеспечение работы оборудования от РУ и трансформаторов высокого напряжения, до щитов и линий оборудования с низким напряжением. Так как технологический персонал сплошь и рядом состоял из одних женщин, то оказывая иногда им свою посильную физическую помощь, забавно было наблюдать, как забубенная головка поворачивается направо, налево, указывая пальчиком туда, сюда, разогревая мой холостяцкий интерес.

Главное приложение физических сил технического персонала заключалось в разгрузке пищевых материалов для производства крекерного печенья. Начальство жалело денег на содержание штата грузчиков и подсобных рабочих и бросало нас в бой на разгрузку вагонов, машин с сахаром, с мукой и других ингредиентов, после чего мочиться мне приходилось с кровью. Этого надо было ожидать, потому что ещё в больнице после второй операции я иногда чувствовал резь и тупую тяжесть в левом боку.

В то время, да наверное, и сейчас тоже, операции по дроблению камней стоили больших денег. Ещё раньше при первых симптомах и ультразвукового обследования, когда камень был величиной всего лишь четыре миллиметра, я пришёл к родителям, с надеждой на то, что они добавят мне денег на операцию, но видимо, у бати в тот день было плохое настроение, и он мне ответил: «Не можешь заработать? Иди воруй».

Я сначала крепко обиделся на них, но потом думаю, что же я делаю? Ведь они и так живут впроголодь, замерзая в этой хрущёвке, а сам приналёг на травы, травяные сборы, настои, бани. Да и на самом деле, ни у кого, ни у родственников, ни у знакомых не было такой напасти. Но сказалась, видимо, нерегулярность метода самолечения, что и привело к плачевным результатам. Камень вырос до девяти миллиметров и беспокоил болями, температурой. При последнем приступе, я слёг прямо на работе и меня отвезли домой.

Дробить камень было уже нельзя и я в очередной раз попал под нож хирурга. Помню, хотя и обкололи меня всего, погрузив в забытьё, но сознание стало возвращаться. Помню, что лежу на боку в кромешной темноте, чувствую адскую боль, слышу пьяные голоса врачей с характерным русским матом, ни чем пошевелить, ни сказать ничего не могу. Потом, как бы в замешательстве, слышу отрывочные слова, пульс, давление, пульс, давление, зрачки. Потом проваливаюсь в огромное светлое пространство, которое несёт меня всё дальше и дальше к свету, я протягиваю ладони, но вижу только их прозрачные очертания, которые тут же исчезают и чувствую, что меня охватывает какой-то благоговейный страх и ужас.

Потом, откуда ни возьмись, звук будильника моих ручных часов, тяжело открываю глаза, очертания все плавают, прихожу в норму, вижу, что лежу совершенно голый, связанный по рукам и ногам, нестерпимо хочется помочиться, рядом на тележке полностью накрытое белой простынею тело человека. Меня охватывает крупный озноб, слышу слева от себя едва уловимый шорох, вижу, что на тележке лежит и смотрит на меня тоже совершенно голая молодая, но потрёпанного вида женщина, я заметил, что ноги у неё были в синяках. «Боже мой, слава тебе Господи, живой я ещё», – еле прошептал я и стал ладошками бить о края тележки в надежде на помощь. Минут через двадцать ко мне подошла пенсионного вида медсестра, поставила мне катетер, а женщине принесла одеяло, и со словами: «Ну, что очнулась? Прикрой срамоту то свою», – бросила ей одеяло.

Помню со мной в одной палате лежал шустрый такой дедушка, без одной ноги, ему просто дробили камень и глядя на меня, на моё раскисшее естество с трубками в боку, он бодрился ещё больше, рассказывая про свою жизнь, каким хорошим танцором он был, не пропускал ни одной юбки на вечерах с танцами. Дедушка действительно оказался такой живой и общительный, что порою в глазах пестрело от его прохождений на костылях мимо моей кровати. Каждый день его был полон посетителями, шли дети, внуки и так далее.

Ко мне же, кроме маменьки, племянника, да ворчливой маминой сестры тёти Кати, ни кто и не приходил, хоть не каждый день и всего по разу, да и на том спасибо. Получается, что вроде как и не жил эти сорок лет. Спрашивается, на кой чёрт все эти мои устремления и заморочки? Эх, дедок, дедок, как хорошо видно было в твоё время…

У нас в России сейчас дискотеки, на которые ходит контингент не старше пятнадцати лет. Есть ещё правда кабаки, рестораны, но там можно нарваться на такую пепельницу, что в памяти останутся лишь окурки в губной помаде, да пустые карманы. Бывают иногда вечера «Для тех, у кого за 30» во Дворце культуры строителей, но оказалось, что туда ходят одни и те же стайки золушек, так что коленца то свои перед барышнями повыкидывать можно, да только потом они начинают зевать.

И вот как-то раз меня разбудил звук ведра и хлюпающей в нём тряпки, я посмотрел наверх и услышал голос: «Ой, извините». На меня смотрело миловидное лицо без всякой косметики, да ещё в облике настоящей молодой деревенской женщины в длинной юбке. «Бог ты мой, красавица, как звать – величать тебя?» - спросил я. «Татьяна» - ответила она. «Танюша, помоги мне, пожалуйста, подняться»; и я тихонечко держась одной рукой за стеночку, другой под ручку своей спутницы, проследовал в туалет. Проходя по коридору мимо какой-то бабушки, которая взяла и перекрестила нас, приговаривая: «Слава Богу, поднялся сынок».

Мне с ней было просто и хорошо, она была лишена обычных женских маргинальных условностей, побыла замужем, но что-то там не сложилось, детей у неё не было, возраст тридцать два года, ну чем не жена? Мы всё чаще общались, иногда закрыв за собой дверь в её комнате, и уткнувшись как телёнок, в её перезревшие под кофточкой прелести, я нечаянно находил средство к своему выздоровлению. Я с нетерпением ждал, когда придёт её смена, чтобы наговориться и надышаться друг другом вдосталь. Я хоть и выздоравливал, отходил от последствий операции, но швы заживали медленно, и даже сейчас, по прошествии десяти лет, я чувствую свой обезображенный бок.

Но тогда я об этом не догадывался. Выписавшись из больницы, мотаясь на перевязки и просто радуясь жизни, я решил навестить семью своей сестры милосердия. Она жила в доме своих родителей, здесь же, недалеко от первой городской больницы.

В своём доме, кроме хозяйства дворовых птиц и прочей живности, её родители держали коз, и первое, что меня поразило, войдя в их дом, был вид маленьких козлят, лежащих как котята в углах, под кроватями и были они везде. Ах, как было приятно глазу моему и душе моей за эту простую русскую семью. С ними в одном доме жила ещё одна дочка с маленьким ребёнком, тоже разведенная и их отец на радостях предлагал мне в жёны и её. Я поблагодарил его, сказав важно, что всегда в жизни надо останавливаться на чём-то одном. Вот я и остановился.

При дальнейшем развитии отношений выяснилось, что моя подруга совсем не умеет готовить, даже обыкновенной каши. Я был поражён до крайности: «Боже мой девонька, да как же так получилось, что своего основного ремесла ты не знаешь?» В дальнейшем можно было бы, конечно, набраться терпения и поучить её этому искусству домоводства, но это занятие даётся женщине от Бога и бессмысленно, на мой взгляд, вносить в это свои коррективы, даже учитывая при этом свой колоссальный опыт.

Я всё время был в дороге, задерживался на работе, зарабатывая деньги, или в обустройстве своего дома, на огороде. Помню, бывало, принесёт в бидончиках оставшиеся после больных щи, макароны с котлетами, и смотрит радостно, как я всё это уплетаю, но мне хотелось домашнего борща, пирогов, пельменей и после не очень продолжительного знакомства мы расстались.

На всё это у нас, мужчин, существуют особые табу, установки и сравнения. Например, моей матери всегда удавалось приготовление пищи и разносортных блюд, даже в моменты внезапного появления гостей. Бывало, не успели гости дух с дороги перевести, а на столе уже парят свежие оладьи, румяные блинчики, пирожки, готовится закуска. Ой, какая мастерица была моя маменька, и как всё быстро у неё получалось и вкусно, царство ей небесное и добрую светлую память.

Я всё-таки решусь продолжить эту тему чревоугодия, а иначе что за рукопись без собственного мнения? Так вот, сейчас в жизни и в мире вообще в силу феминистских настроений и равенства полов, мужчина стал ближе к кухне. С рекламных роликов и телепередач видно, как буквально муссируются успехи мужской кулинарии, как творческие мужи очумельцы, засучив рукава, воскрешают рецепты давно забытых натуральных блюд. Как это мило, когда целые роты поваров-мужчин всех без исключения континентов демонстрируют свою стряпню. Я тоже согласен, стоя у плиты, иногда что-то приготовить, но чтобы это было непроизвольно, как бы от случая к случаю, без доминирующего в этом моего начала в совместной жизни.

Современные женщины уже получили армии импотентов и геев, потому что одному кухня подходит, другому она вообще противопоказана. Вкус к пище, как и желание обладать женщиной, должны приходить исподволь, с аппетитом и нормальными человеческими потребностями. Я не врач, но видимо рецепторы вкуса и обоняния также отвечают за поведение мужского естества. Одним словом, плохо будет всем, если пироги начнёт печь сапожник, а сапоги тачать пирожник.

Пришлось и на этот раз распростится со своей очередной пассией, отправив её обратно на стажировку к своей маме, не готов я был к тому, чтобы перекраивать свою душу, если беспокоило зашитое тело. Когда я ещё находился в больничном отпуске, меня попросили приехать на работу, я приехал, и мне горячо пожелали скорейшего выздоровления. Также вручили конверт с моей месячной заработной платой и попросили минуточку подождать, сделав запись в моей трудовой книжке. Что и требовалось доказать, как говориться не долго музыка играла, не долго фраер танцевал.

Когда я заглянул к себе в мастерскую, на моём рабочем месте сидел новый паренёк и чинил чей-то телевизор, им нужны были мастера по ремонту телевизоров, очевидно, так они решили восполнить свои пробелы в недостатке квалифицированного персонала, да ну и бог с ними, и на том спасибо.

Вот еще день, пуст он и прожит

Стынут горы, стынут реки,

А моя любовь, быть может,

Ждёт меня в двадцать первом веке

Отлежавшись после операции как загнанный волк в своей норе, я решил опять податься в крепостные, устроиться работать на родной кормилец-комбинат. Отдел кадров, как и многие другие подразделения комбината, после имущественных и материальных разделов представлял собой как якобы отдельную единицу в решении судеб трудоустройства населения.

После тридцати девяти лет вход на комбинат, будь у человека хоть семь пядей во лбу, был запрещён, а мне как раз было ровно тридцать девять. Но я-то знаю, что существуют другие измерения в плане взяток и знакомств, где нет проблем. К тому же моя начавшая галопировать трудовая биография, видимо, не оставляла никаких надежд, и бесполезно было что-либо объяснять, что мне нужны были не гарантии и обещания, а конкретные мной заработанные деньги на свои планы строительства и благоустройства и на жизненные обстоятельства.

Огромная бюрократическая машина стала просто отсеивать людей моего возраста, ведь не дай бог, если они, то есть мы, оправдаем свои знания и квалификации, соответственно надо за это и платить. Зачем это делать, если рядом ходит молодое пушечное мясо, которым можно закрыть любые дыры расхлябанного и обветшалого производства. Или скажем, а вдруг я имею вредный стаж, или много лет выработки по первой сетке, то получается, что лет через десять надо мне готовить пенсию. Или они исходили из тех соображений, что человек в России после сорока лет становится дерьмом, жизнь которого совсем не обязательно поддерживать лекарствами, больницами, социальным уходом.

Мне помогли мои друзья, предложив попробовать устроиться на работу в одну из электроремонтных фирм. Позволю себе оговориться и повториться, что на тот период Магнитогорский металлургический комбинат представлял собой огромный, разделенный, надкусанный и размазанный пирог. Раньше, в период индустриализации и пятилеток, подразделения комбината только своими силами осуществляли ремонты и лишь в периоды реконструкций приглашались сторонние организации.

Сейчас бригады на местах стали до того малочисленны, что не в состоянии выполнять даже текущие работы и возложенные на них функции, не говоря уже ни о каких ремонтах. Техногенная обстановка давно отслужившего несколько раз свой срок оборудования достигла такого беспредела, что идёшь на работу как на подвиг.

В период хаоса и якобы начинающихся капиталистических отношений очень многие бывшие коммунистические хозяйственники стали княжить, открывать свои фирмы, ремонтные подразделения. По-русски это выглядит так: огромный и неоправданный штат прислуги и родственников, получающих весьма солидную зарплату, хороший парк легковых машин, главным образом иномарок, свои дома, коттеджи, дорогие квартиры в пределах и за пределами Магнитки, где вырубаются жалкие лесные полосы, превращая ландшафты и окрестности города в закрытые городки власть имущих.

Более того, эта иудейская братия так называемых слуг народа в лице командного состава цехов, хозяйственников, инженерно-технических работников высшего ранга придумали, как выкачивать обратно деньги со своих рабов. Поскольку они тоже соприкасаются с производством, находясь на территории комбината в офисах контор, цехов, иногда дыша парами формальдегида, тяжёлых металлов, всевозможной пыли.

На территориях отдельных медицинских пунктов прямо на территории комбината появились реабилитационные центры, где они восстанавливают своё здоровье. Прейскурант цен на услуги физиопроцедур, всевозможных кислородных коктейлей, массажа и даже бань обескураживают. Идёт, например, металлург со смены пошатываясь, издёрганный до изуверства, надышавшись всякой пакости, ему бы просто посидеть подышать кислородным коктейлем, чтобы восстановить какие-нибудь функции, так ведь нет же, семья останется жить впроголодь.

Сравнение социальной справедливости выглядит так: здесь в Швеции, зарплата ведущего инженера-специалиста солидного предприятия всего лишь в два, три раза превышает зарплату квалифицированного рабочего, при его доходах в двадцать пять, тридцать, тридцать пять тысяч крон. В России, скажем на моём металлургическом комбинате, зарплата только мастера, который руководит бригадой или коллективом в десять пятнадцать человек, зашкаливает в пределах от пяти, до десяти раз в сравнении с зарплатой квалифицированного рабочего. Но ведь существуют ещё начальники служб, объединений, цехов, с их многочисленной прислугой, родственными кланами, которые иногда имеют к производству весьма косвенное отношение.

Я потом и дальше остановлюсь на примерах социального расслоения и неравенства населения. Но сейчас дело не в этом, дело в том, что эти мерзавцы покусились на самое святое, на нашу радость, на наши праздники, такие как день металлурга, день города, сделав вход на стадион имени Ленина платным, я уже не говорю о ценах на угощение и прочие жвачные прелести для населения.

Здесь на западе кушанья, закуски, бесплатные обеды, особенно в христианские праздники, норма жизни, и тебе победная ты моя Россия, есть на чём поучиться и взять урок. Вот, казалось бы, простой пример –празднование Вальпургиевой ночи, оно даже не вмещается в православные и общественные каноны и понятия русской жизни, правда кроме того, что это ночь перед первомайским праздником, тем не менее, здесь это великий праздник. Весь Буден потчуется хлебом с колбасой, булочками с сосисками, с майонезом, с кетчупом, сосиски здесь называют – varmkorv – то есть готовые сваренные сосиски, которые тут же можно покоптить на приготовленных грилях и запить соками. И костры, огромные костры, вздымающие свои языки пламени в тёмное небо, отражающиеся в глазах людей, по детски завороженных очищающей их души стихией.

Ну что же, описываю далее ярмарку событий стального сердца России. Когда-то в советские времена комбинат содержал мощную структуру, комсомольскую организацию, структура сохранилась, но вывеска поменялась, сейчас она называется «молодой металлург». Сейчас в неё входят кроме начальствующего отребья самого комбината, директора и сотрудники фирм, работающих с комбинатом, также футбольные и хоккейные команды и на рабочих местах в лице мастеров-штрейкбрехеров.
Поэтому все попытки создания объединений народной воли заканчиваются провалами, этим обуславливается и низкая зарплата и беспредел городских обеспечивающих служб. В общем структура организации, полностью готовая к приходу к власти коммунистов, установления диктатуры, и постсоветского крепостного права. И им не важно совсем, вымрет ли население города или нет; рабов-гастарбайтеров из республик СНГ или из Китая они всегда найдут на расхристанное и латанное сотни раз производство.

Комбинат покрылся сетью раздирающих его организаций ремонтного, обслуживающего и обеспечивающего плана. Если раньше, скажем, на местах выполнялись токарные работы крупных и разного рода деталей металлургии, то сейчас это называется завод «Марс» с перекочевавшим из других цехов оборудованием. Если раньше в цехах протяжённостью в несколько сотен метров, работали несколько своих ремонтных бригад, электриков, энергетиков, механиков, причём зачастую согласно прикреплённого оборудования, люди знали чем дышит тот или иной агрегат с его возможностями и недостатками. Люди уходили на пенсию, зачастую даже не зная оборудования соседнего цеха, вот что собой представляло рабочий коллектив.

Сейчас это представляет собой скопище так называемых « акционерных обществ» с явным душком финальных ремонтных работ. И эта вся вакханалия преступных попустительств и откровенного безразличия на фоне давно уже отсутствующего своего природного сырья – железной руды. Главой комбината поставили мягкого пушистого и удобного всем человека, которого убедить в чём-то, согласно веянием времени под маркой красивого словца, не составляло особого труда. У него отсутствует элементарное мужество в принятии решений, уже дважды приглашая руководителя государства нажать якобы символическую кнопку, очередного утопического проекта. Окружив себя кланами башкир, татар, бывших хозяйственников – холопов ельцинской номенклатуры, которые просто разорвали комбинат на сферы интересов.

Вы никогда не видели или хотя бы не слышали, как проходят утренние заседания начальствующего состава комбината? Как видавших виды производственников кроет троекратным русским матом пригретый Бражниковым татарин? Какой невообразимый гвалт стоит из оскорблений и угроз и, согласитесь, после таких встреч идет цепная реакция на рабочие коллективы, обслуживающие и без того жалкое оборудование. Всё это ради того, чтобы засияли новые лужайки с дорогим убранством вилл, домов, коттеджей в стороне от хаоса многоэтажных кварталов.

Мой народ погубило холуйство, умело подхваченное большевиками, недосказанность и трусость. Трудно, по настоящему трудно, а скорее даже и невозможно нормально жить в такой стране, где не осуждён и не сломлен старый режим, где отраслями экономики и предприятиями командуют «петрушки» или потомки комиссаров. Обокрав население моего города, они по дешёвке скупили все акции у пенсионеров и у работающих людей, предварительно пригрозив им административными взысканиями, или просто душевно объяснив им, что эти акции у вас просто пропадут.

Три бригады общей численностью в двадцать человек трудились на стройках, реконструкциях и ремонтах оборудования цехов, зачастую в авральном, бешенном режиме, захватывая выходные дни и ночное время суток. Часто увлекшись работой, меняя мозги коммутации, или на своём пупе устанавливая тяжёлое оборудования, было некогда думать об условиях работы, об окружающей среде. Всем доставалось одинаково, хватая полной грудью и за шиворот колосниковую пыль, пары свинца, формальдегида, сульфидного газа, серы и прочих ароматов, с примерно одинаковой заработной платой, в пять, шесть, семь тысяч рублей.

Мне посчастливилось участвовать в строительстве второй домны, делая монтаж оборудования на колосниках – от самой верхней точки домны, откуда виден величественный пейзаж огромного государства в государстве, с низвергающим из себя дымами, парами, огнями, до низкой её части, подбункерных помещений. Мы назвали её «комсомольской домной», потому, что работала в основном молодёжь, ребята чувствовали мою силу, одобряя это, я как-то пожаловался на свои швы в боку, да потом понял, что не ко времени, да не к месту, ладно уж, что будет.

Всё происходит как в большом муравейнике: сварочные и строительные работы вверху, внизу, натянутые троса лебёдок, строительные леса, десятки команд и распоряжений орущих людей в унисон гула и скрежета работающей рядом, соседней первой домны, с постоянной колосниковой пылью на зубах, лице и застиранной до дыр спецовке. Наверное, с точки зрения простого обывателя, писателей, поэтов, воспетые ими стройки Магнитки выглядят более чем грандиозно, где интеллект соседствует с грубой тяговой человеческой силой с допотопными механизмами.

Очевидно, что наши писатели и не подозревали о бестолковом управлении, восхищаясь масштабом грандиозных строек Магнитки. А с точки зрения западного наблюдателя это всего лишь Вавилон, вавилонское столпотворение к тому же понукаемых рабов.

Однажды мы находились наверху, делали монтаж электрооборудования на ферме мостового крана, и я видел, как один из рабочих залез на вершину свода и пытается освободить трос, продетый сквозь скобу. Держась одной рукой за выступ свода, другой рукой откручивает палец скобы, вдруг скоба срывается с огромной высоты и попадает в каску бригадира монтажников. Как грецкий орех каска разламывается пополам, в общем гуле и хаосе не слышно ни крика, ни стонов, но видно, что этому человеку очень больно, он сучит ногами, приподнимается, падает опять, казалось бы, остановите работу, вынесите человека из опасной зоны! Так нет же, наверное, прошло с полчаса времени, прежде чем приехали санитары, пробравшись к нему как через поле боя, а человек лежал в дыму, в пыли, в грязи, в окружении склонившихся над ним сослуживцев.
Мне хочется подчеркнуть, что в результате гигантомании руководства комбината на стройках, реконструкциях и ремонтах в цехах комбината гибнут, получают увечья люди, и всё сходит с рук, причём мерзко и безнаказанно.

О технической стороне вообще нет речи. Вот простой пример – центровка двигателя. Дело в том, что каждому типу редуктора соответствует свой тип двигателя и наоборот. Казалось бы, разработай жёсткую систему порядка, где на одной станине располагаются проверенные до микрона отверстия с резьбой для крепления редуктора и двигателя. Так нет же, при выходе из строя одного из механизмов заменой приходит такое, извините меня, дерьмо с разночтением параметров креплений, высоты и размеров полумуфт. В результате, постановка двигателя превращается в ритуал, с привлечением сварочных работ, зачастую с ломами, кувалдой и целого семейства прокладок различной толщины и размеров, в зависимости от размеров самого двигателя.

В результате, стоит электрик с высшим разрядом и тратит время на ерунду, зачем, спрашивается? Чем занимались, причём несколько десятилетий, целые плеяды инженеров и хозяйственников на предприятиях России? Работая на ремонте в четвёртом листопрокатном цехе нашего комбината, я обратил внимание на огромный редукторный агрегат. «Боже мой, что это?» – спросил я. Мне объяснили, что это паровой двигатель 1916 года выпуска. «И что, он ещё работает?» Мне ответили, что да и вполне успешно.

На работу я стал ездить на своей «Оке», потому что постоянные задержки на работе, бесконечные авралы, ремонты выматывали, и поздно вечером добраться до дома, что называется на перекладных, сначала на трамвае, потом на автобусе, было проблемой. Это в Швеции транспорт ходит чётко, согласно расписанию, в России нет, можно весь вечер простоять на остановке и никуда не уехать, а потом плюнуть на всё и всё же отправиться в путь, но на своём одиннадцатом номере, выражаясь иносказательно, то есть на своих двоих. Поскольку с пятой проходной до моего Цементного посёлка путь весьма не близкий, я решил больше не рисковать.

Однажды выехав после смены домой и едва доехав до начала моста центрального перехода, у меня заглохла машина, стрелка прибора честно показывала ноль. Что за наваждение? Вроде заправлялся вчера, выезжал утром со двора, все было нормально, и тут такой конфуз. Я понял, что у меня на стоянке слили весь бензин. Делать было нечего, никто из проезжающих мимо машин мне не помог в этом, а настанет ночь, разберут мою «кормилицу» по винтикам. Я совсем было пал духом, но о чудо! На другой стороне трамвайной линии я увидел силуэт одинокой женщины на вид старше меня, где-то в возрасте «зимней вишни». Я начал: «Будьте так добры сударыня, покараульте, пожалуйста, моего «Россенанта», пока я съезжу за бензином», она рассмеялась и согласилась.

После некоторого замешательства, я продолжил: «Видите ли, я сегодня достаточно потратился на бегах, не найдётся ли у вас немного мелочи мне на дорогу и на бензин?» Тут она вообще расхохоталась. Я взял деньги, нашёл в багажнике несколько пустых бутылок, и отправился на ближайшую заправку за бензином. По дороге думал: «Есть контакт, ну а что, пусть женщина немного старше меня, может и ума у неё побольше, а я ведь так устал держать всё под контролем, дом, готовка, стирка, огород, машина, работа, стройка».

Я так спешил, уж я так спешил, что напором из-под пластиковых бутылок несколько раз окатил себя бензином. Я сел в трамвай, пассажиры стали шарахаться от меня, как от цистерны. Доехав до машины, я заправился и сказал буквально следующее: «Сейчас мы поедем ко мне домой, будьте уверены, я с вами рассчитаюсь, потом поедем, я дозаправлюсь и довезу вас до дома, только, ради Бога, по дороге не курите, да, кстати, как вас зовут?» «Валя», – сказала она: «А я и не курю», – и рассмеялась опять. «Подумать только у нас с вами одинаковые привычки!»

Так весело я её домчал до дома и потекло потом у нас с ней и поехало всё в самом лучшем виде. У неё была точно такая же, как у меня, машина «Ока», только более тёмно зелёного цвета, и я, как настоящий джентльмен, уступил ей место в гараже, а сам выгнал свою страдалицу под дождь, мороз и снег, укрыв брезентом.

Она жила далеко, в новых южных районах города, у неё была прекрасная большая квартира и две едва вступившие во взрослую жизнь дочери, и по ней иногда было видно, что ей достаётся от их капризов и ранней взрослости. Но я там бывал нечасто, всё как-то проездом да на ненадолго, потому, что боялся, что могут обворовать мой дом, и если случалось заночевать ненароком, то поутру я пулей летел в родные пенаты

Мне нравилось, и так тепло становилось на душе, что дом её матери находится в моём старом квартале, прямо рядом с моим бывшим домом, где я мог наблюдать бывших подростков, которые уже завели свои семьи, знакомые качели, песочницы, где когда-то играла моя маленькая дочка, знакомых соседей. И, конечно же, до боли знакомый мне родной подъезд, на пороге которого мои родители когда-то встречали нас с хлебом-солью после загса – поглазеть на нашу свадьбу, помню, собралась вся округа.

Валя работала в конторе на новом предприятии, название которого я уже не помню, при въезде на Центральный переход с левого берега, на насыпной дамбе, у реки Урал. Я иногда заезжал к ней после работы, и мы вместе ехали в нашу избушку. Мне захотелось устроиться к ней на работу, так сказать, поближе к милой, и я даже однажды захватил с собой свои документы.

Просмотрев сначала мои дипломы, и выписку из трудовой книжки, я услышал весьма внятное одобрение в свой адрес, но после просмотра моего военного билета её начальник почему-то осёкся, пробурчав, что на ближайшее время вакансий нет. Это потом я понял, что в моём военном билете его смутила колонка «группа учёта», внизу которой красовалась надпись «ФСБ». Мог ли я представить, что через несколько лет эта надпись сослужит мне хорошую службу.

Как бы то ни было, меня всегда доброжелательно встречали в конторе, угощали чаем, кофе, и всякими вкусностями. Эта женщина уводила меня от замшелого мира одиночества, нужды, беспричинного пьянства, представляя меня своему окружению, состоящему из друзей, просто знакомых, возможно бывших любовников, которые занимали далеко не рядовые посты в нашей демидовской глубинке. Она ничего не требовала взамен, что наоборот заставляло работать мой мозг при моём далеко не избалованном вниманием теле.

Она занималась спортом, ходила на лыжах, вытаскивала меня на волейбольные игры со своими друзьями, застолья, праздники проводились шумно и весело. Внешне всё было хорошо, если бы не мой заштопанный бок, который напоминал о себе после натруженных смен, что заставляло меня просто иногда слечь, отказавшись от очередной поездки на волейбол.

Двадцать второго декабря – день энергетика, и её организация сняла небольшой ресторан, где столы ломились от яств и кушаний, хорошего вина и дорогой качественной водки. В столь знаменательный день я с превеликим удовольствием сыграл доброго дедушку Мороза. Меня нарядили в импровизированный костюм, с бородой, пимами, посохом. Сыпались шутки, анекдоты, смех, из своего волшебного мешка я доставал подарки – документы на бытовую технику, денежные призы. Взрослые дяди и тёти радовались как дети, хлопая мне в ладоши, наливали мне чарочку за чарочкой. Моей разлюбезной пассии достался видеомагнитофон. Каюсь, грешен, поскольку сатанинский соблазн велик, иногда тёмными зимними вечерами просматривали всё-таки с ней непотребные фильмы.

Настала пора встречи Нового года, здесь на западе, с таким же воодушевлением и радостью встречают и рождество и Новый год, но мы ещё прихватываем и Старый новый год, для западного обывателя это крайне непонятно, наверное, также как и для нас Хеллоуин или празднование Вальпургиевой ночи.

В недалёкой от Магнитогорска стороне, в горах Башкирии, расположено чудное альпийское местечко, называемое «Абзаково», где лыжные трассы перемежаются с горнолыжными спусками, с даже оборудованными подъёмниками, на горнолыжных спусках. И вот тридцать первого декабря, под самый Новый год, мы благополучно причалили к одному из райских уголков отдыха. В машине она везла своё снаряжение, а наверху были закреплены её горные лыжи.

Помню, было тепло, хотя снега выпало много, температура была где-то около ноля и ужасно хотелось пусть небольшого русского морозца. Я всё равно оделся тепло, что называется «как в лес», на мне был цигейковый полушубок, ещё прихватил с собой пару тёплых свитеров, так как полагал, что встреча Нового года будет приближённая к природным условиям, как в далёкой юности, изба с примитивной печкой, костёр в лесу, водка, подогретые полуфабрикаты…

Каково же было моё изумление, когда пройдя через шлагбаум охраны, мы оказались как в сказке, всюду простирался красивый ландшафт из сделанных под старину русских изб, к которым вели ухоженные тропинки. Тропинки змеились, поднимаясь то к скалам, к взгромоздившимся на них коттеджам, то опускались вниз к русским избам, лыжным трассам, а совсем недалеко, у самой горы с горнолыжным спуском, красовалась гостиница.

Мы подошли к большой двухэтажной избе, оборудованной всеми удобствами – кухня с электроплитой, душевая и ванная комнаты, туалет, огромный зал с дубовым столом, мягкой мебелью, телевидением. На втором этаже располагалась спальня.

Всё мне говорило о том, что я здесь лишний, неулыбчивые женщины на кухне, готовящие закуски и никак не отвечающие на мои шутки, угрюмые мужчины, которые вели свои корпоративные разговоры, иногда выходящие из дома, чтобы покататься с горочки. Очень скоро я понял, что нахожусь среди окружения близкого к высшему сословию комбината, всё говорило о кричащей дороговизне одежды, лыжного снаряжения, особенно детей, у которых стоимость лыжного обмундирования, превышала мою заработную плату.

Особенно ошеломлял прейскурант цен на услуги. Лыжи на прокат: час – 100 рублей, инструктор по горным лыжам: час – 100 рублей, подняться на вершину на подъёмнике и спуститься с неё – 100 рублей. Напрашивается вопрос, что можно почувствовать за час? Вся моя пролетарская сущность противилась разнузданной дороговизне и вакханалии, моя подруга хоть и предлагала мне свои деньги, но я наотрез отказался съехать с горы.

Настала пора встречи Нового года, огромный дубовый стол по-царски ломился от праздничных закусок и блюд невиданной роскоши. Дорогое вино и спиртное разных сортов отражали свет позументами своего стекла. Ко мне подошла Валя и тихонько предложила мне сыграть роль деда Мороза, но я отказался, сославшись на отсутствие настроения. На самом деле, в тот момент я подумал, но не сказал ей об этом, что эти люди в состоянии купить себе любую сказку, и что неужели ради этого я сюда приглашен? Упрашивать мягко и по-кошачьи она не умела, да и не хотела этого делать в кругу своих друзей. Роль деда Мороза исполнил её друг, а она нарядилась в снегурочку, но мне это было уже не интересно.

Наглотавшись водки, и отведав всякой снеди, я ждал наступления Нового года и танцев, чтобы комочки съеденного во мне умялись. Но вот долгожданное действо настаёт, бой курантов заглушает звон бокалов и наоборот, шампанское рекой, мы выбегаем на улицу, хлопушки, петарды, салюты. Обнимаемся, забыв про сословия, поздравляем друг друга с Новым годом, Новым веком и Новым тысячелетием. И тут в танцах я выдаю свой концерт, потому что иной раз язык телодвижений говорит о человеке гораздо большее, чем скупые заученные фразы. И вот со мной танцуют жёны крупных промышленных бонз, сами бонзы приглашают на рюмочку, на разговор.

На следующий день я уехал домой, не прельстило мне там оставаться, потому что разница в суждениях, во взглядах на жизнь, манерах поведения разительно отличалась от моей рабочей, закомплексованной сущности. В частности, они могли позволить себе после каждого очередного спуска с горы осушить бутылочку шампанского, благо, что в конце гостиной стояли целые ящики с этим пойлом. Это всё равно, что для простолюдина газированная вода, кока-кола, на худой конец, пусть ящики с пивом, но ни как не дорогущее шампанское. Боже мой, как я отстал, в каком измерении живу я, и живут эти люди?

Второго января мне предстояло идти на работу, мы заливали фундамент для стана продольной резки листа в пятом листопрокатном цехе. Руководителем этой строительной организации был кавказец, у которого я работал по десять, двенадцать часов в день, захватывая выходные, праздники, по колено в бетоне, обеспечивая светом и помощью. Вот бы где поработать русским профсоюзам и правозащитным организациям, потому что зачастую приходится работать в голоде, в холоде, без надлежащей спецовке, со своими инструментами и почти за спасибо.

Здесь в Швеции, кроме бесплатного кофе на самих предприятиях, так и за пределами них существуют разного сорта обеденные шведские столы, весьма доступные для всех групп населения, в отличие от нашей голодной России, где ассортимент подаваемых блюд, регламентирован весом и ценой. Господи, что же я всё о животе, теперь о былом и вечном. Что меня заставило вспомнить этот случай?

Когда я оказался здесь в плену шведской тайги, то больно кольнула моё русское сердце схожесть деревянных построек здесь в Швеции и горнолыжного курорта там, далеко в башкирской Швейцарии, в местечке «Абзаково». А главное – отсутствие заборов, шлагбаумов, охраны, что весьма располагает к доступности, приветливости и вполне обыденной красоте этих людей.

Есть такая примета про Новый Год, хотите – верьте, хотите – нет. Празднование Нового года желательно у себя дома и в кругу своей семьи, если это не происходит, то в течении года тебя ждут изменения в негативную или в позитивную сторону. А тут – ну надо же, три праздника в одном флаконе, для меня, казалось бы, уж совсем домоседа, с непочатым краем работ, как на барском дворе, да моим непотопляемым роком, что завис над моими годами как фрегат с парусами, потому, что прослушивание музыки требует наличия хоть какого-нибудь домашнего комфорта.

Хорошо ли это, плохо ли, не знаю, да только вот нравится мне рок- музыка и по сей день, есть в ней какой-то необъяснимый кураж, в отличие от попсы. Как то ещё в конце прошлого века, издёрганный операциями и недугом, я чисто случайно включил телевизор и обомлел, там показывали отрывок из выступления какой-то новой, не слышанной мной раннее группы. Молодая красивая женщина ослепительным классическим оперным вокалом так исполняла не слышанные раннее рок-композиции, что буквально меня пригвоздило к месту, помню, как вся моя растительность на теле встала дыбом.

После этого я не мог ни есть, ни спать, пока не узнал название группы – это была финская группа Nightwish. Позитивный заряд энергии какого-то нового стиля рока в сочетании с классикой до сих пор приводит в трепет мою усталую душу, где-то глубоко бередя струны подсознания и, я бы сказал, нового мира. Одно ясно, что удалось сопоставить несопоставимое, вот она – новая эра совершенства музыки, перед создателями которой можно, что называется, сорвать с себя шапку, раскланиваясь в реверансе.
Под менестрельные мотивы песен Тарьи Турунен, я понял, что где- то далеко в туманной дымке мироздания всё-таки существует сладкоголосый мир зовущих сирен, в окружении скандинавских мифов, легенд, сказаний. Тексты песен я не понимал, и плохо понимаю сейчас, но я чувствую их сердцем, своим русским сердцем, как у ребёнка открытым и податливым на прекрасное.

А пока, здравствуй двадцать первый век! Что ты готовишь нам? Забвение или рай на весь свой век?

Грустнее нет главы в моём сюжете,

И горестней написанных мной раньше строк,

Когда стопы мои на ветер,

Стал разворачивать сам бог.

Наступила весна 2001 года. Как и в прошлые годы, я занимался своим огородом, убирая мусор, вскапывая и возводя грядки, потому что как ни готовь огород к зиме, весной он всё равно выглядит неприглядно. А ещё раньше, пока кое-где лежит снег и солнышко только начинает пригревать южную сторону дома, я на грядках высевал редиску, покрывая их целлофановой плёнкой. И уже к майским праздникам на моём столе появлялся салат из молодой редиски, лучка, укропчика. А в доме, у самых окон, стояли ящики с землёю, где колосилась помидорная рассада, зелёненькие веточки которой с молодыми листочками тянулись к припекающему солнышку.

В нашем уральском регионе обычно ближе к июлю высаживают помидоры в унавоженный грунт, тщательно оберегая и подвязывая саженцы к воткнутым в землю рядом с ними шестам. На Руси у нас уж так заведено: те, кто имеет правильную голову, независимо от богатства и возраста, стремятся владеть землей, потому как само общество от земли и от сохи ещё не далеко ушло. Богатые копошатся в земле зачастую просто так, просто потешить душу, возводя дорогие теплицы, парники, засаживая их цветами, разными сортами ягод, овощей, пристраивая в своих огородах ближе к раскидистым верандам уголки отдыха, бани и прочую кутерьму пристроек.

Остальное население страны в согбенной позе трудится на земле, чтобы хоть немного выиграть в деньгах, для своих семей, радуясь свежим овощам, собственной сочной «виктории», весь мир называет эту ягоду клубникой, у нас на Урале она зовётся «викторией». Из хороших сортов картошки, посевной площадью в две, три сотки в богатой, хорошо унавоженной земле, можно получить хороший урожай, вовремя поливая, окучивая и собирая колорадских жуков.

И людям стало совсем наплевать, какие тучи осадков выплёвывает наш кормилец-комбинат на их жалкие огородные участки и какой пудрой из цемента и доломита припорашивает их родной цементный завод. Привык к этому и я, вроде бы видишь, что собираются свинцовые да ржавые тучи, потом вдруг откуда ни возьмись налетит свежий ветерок и развеет эту страсть. Поэтому большая часть населения моей России, явно не сидит без дела, потому как стоять на паперти, да вымаливать милостыню у расхристанного государства - дело явно бесполезное.

Никогда не забыть мне длинные очереди людей разных возрастов, пенсионеров, с ящиками, котомками, тележками на автобусных остановках посёлка имени Крылова, выезжающих в свои садочки, огородики, с ранней весны до поздней осени.

Вот примерно в такой день, не светлый и не пасмурный, в обычный погожий день постучалась ко мне в дом беда. Принесла мне её моя старшая двоюродная сестра, сказав, что моя маменька сломала ногу. Оказывается, это случилось ещё вчера. Хозяйствуя дома по кухне, она присела мимо табуретки, ударившись о пол.

Телефонов у нас на Руси никогда не было, да, наверное, уже никогда и не будет, потому что так уж повелось со старых номенклатурных времён, что телефон в квартире это роскошь. Чтобы провести телефон, нужно выждать огромную очередь или дать взятку должностному лицу, чтобы в течении трёх месяцев ускоренно провести телефон. Так и сдаются новые и старые дома и квартиры без связи, это здесь, на западе, телефон - жизненная необходимость, как и оборудованные во всех домах прачечные комнаты с сушильными шкафами, встроенная кухонная мебель с холодильниками, с микроволновыми печами, а в жилых комнатах - встроенные гнёзда антенн и интернета. Поэтому, ни у меня, ни у моих родителей телефонной связи не было, только входившие в ту пору мобильные телефоны, для меня пока казались чем-то заоблачным и недосягаемым в своей дороговизне и хитроумном пользовании.

Её увезла скорая помощь в больницу, при обследовании оказалось, что у неё перелом шейки бедра, и что в нашем городе подобные операции по восстановлению не ведутся, и что даже при благоприятных условия её обострившийся сахарный диабет сведёт на нет все усилия врачей. Я этому не поверил, сам вызвал скорую помощь, и поехал с ней в другую больницу, где врачи, как сговорившись, сделали такие же выводы, разведя руками.

В те минуты я испытал чувство полного отчаяния, когда вёз свою беспомощную маменьку на каталке, где не раз возили меня после операций и которую используют для перевозки трупов. Не приведи Господь такое видеть и испытать в отношении своих родственников.

Я не скажу, чтобы я тогда молился за неё, я и молитв в то время никаких не знал, в церковь ездил только по праздникам. Но ежедневно сознание моё пронзала мысль: «Как там мама, маменька?» Поездки на рынок, по магазинам, в аптеку стали непременным атрибутом моего существования, так как не один раз я видел, что отчим пьяный, а она нуждается в помощи.

Даже просто посидеть поговорить с ней, помочь выйти с ней на улицу, погулять. Я чувствовал, что ей это приятно, пусть нет внуков, но есть нормальный сын. Я никогда не забуду, как много лет назад она кому-то рассказывала свой страшный сон, что будто бы открывает кому-то двери, а на пороге нет никого, лишь какой-то змеевидный дух прошмыгнул возле её ног, промолвив человеческим голосом: «Несчастье тебя ожидает, несчастье». Вот что значит – сон в руку.

Теперь по ночам её беспокоили сильные боли, она целыми упаковками выпивала болеутоляющие таблетки, что отражалось на её зрении. Но будучи сильной женщиной, она по-прежнему готовила, убиралась, стирала, передвигаясь, ставя впереди себя табуретку, встречала меня в праздники с пирогами, с угощением. Даже появились следы улучшения состояния здоровья, потому что она стала выходить на улицу, даже с одной палочкой-тростью, оставив костыли дома.

Приходящий врач, идиот, взял да и посоветовал ей делать массаж, но поскольку профессиональный массаж стоит дорого, к ней стала приходить одна женщина, весьма нетрезвого образа жизни, которая якобы раньше имела к этому занятию непосредственное отношение. Но ещё до этого, когда она стала жаловаться на онемение, я каким-то невыразимым своим чутьём и начитавшись литературы, понял, что нужно разогревать кровь, делая тёплые ванночки и массаж стоп и всего коленоступного сустава, но делать это регулярно, а у меня хронически не хватало времени. И вот на одном из сеансов, она опять сломала то зыбкое, что казалось совсем не заживающим и безнадёжным.

Тьма и безысходность поглотила все мои и наши ожидания и надежды. С того времени я стал ещё более отрицательно относится к женщинам, имеющим прокуренный цвет лица, с низкими голосами, пропитого вида, иной раз одаривая их по-русски крепким мужским словцом, до того нелепо, безумно и безрассудно всё это произошло. Потому что эталоном жизни и великого терпения настоящей русской женщины, была, есть и будет моя мать. Думаю, что многие мужчины будут со мной согласны.

По ночам её постоянно тревожили боли, она часто мне жаловалась: «Ты знаешь сынок, это невозможно терпеть, боль такая, хоть на стенку лезь». Как-то приехав к ним, застаю такую картину: батя сидит за столом, подвыпивши, насупившись. Спрашиваю его: «В чём дело?» Он мне отвечает: «Вчера твоя мать хотела наложить на себя руки, еле успел её из петли вытащить, ещё бы немного и задохнулась». «Что? Где? Как? Почему такое случилось?» Я стал шарить глазами по потолку. «Да вон, на дверной ручке», - грубо поправив мой взор, сказал он. Приподнимаясь из-за стола, он схватил меня за куртку, дыша пьяным перегаром и шипя слова сквозь зубы: «Всё из-за тебя в жизни, всё из-за тебя, щенок, не приходи больше сюда».

Освободившись от руки, я оттолкнул его, забежал в комнату, где на кровати стонала от боли моя мать. Я закричал: «Мама, это правда? Зачем ты это сделала? Никогда, слышишь меня? Никогда больше так не делай!» На меня шёл батя, я в сердцах ударил его. Открыв дверь квартиры, я на ходу крикнул, что приду в выходной день.

Я направлялся к тёте Кати, маминой сестре, поведать о страшном, случившемся. На ходу меня трясло, как в лихорадке. Лишь подходя к её дому, я немного успокоился и очень пожалел, что ударил батю, жалею об этом и сейчас, всё-таки тоже человек немного болел, да и худо ли, бедно ли, но прожили они с мамой около сорока лет вместе.

Тётя Катя с дядей Лёней выслушали меня и говорят: «Ты знаешь сынок, а ведь она уже не впервой это делает, мы не говорили тебе, чтобы тебя не расстраивать». Меня опять затрясло и я, вконец отупев, спросил: «Ну хорошо, а делать то, что дальше? Что делать?» Но беда, как известно не приходит одна, тащит за собой и другие беды.

Однажды, закрутившись в делах, я стоял в пробке на одном из перекрёстков, недалеко от дома моих родителей, и сделал наезд по моей вине на одну из проезжающих машин, не успев проехать на зелёный сигнал светофора. В те времена, желая срубить капусты, лихие молодцы смело подставляли под бой, наезд свои машины, с вызывающей наглостью бросая на капот свои ключи и исчезая в якобы проезжающих мимо машинах. Так произошло и на этот раз, но повреждения были до того незначительны, была помята незначительная задняя часть кузова в районе бампера с правой стороны, автомобиля марки 2106.

Им пришлось убраться своим ходом, что касается моей машины, то мне предстояло замена пластикового переднего бампера и незначительные повреждения передней части капота. Я насобирал денег на ремонт обоих машин, и как мне сказали, что чем мельче машина, тем дороже её ремонт, ну что же, пришлось подчиниться. Произведя ремонт обоих машин, я решаю продать свою зелёную ласточку, чтобы расплатиться с долгами, и закупить хоть немного строительных материалов, потому что инфляция галопировала и даже крупные суммы через неделю превращались в мусор.

Люди моей страны привыкли ориентироваться на богатых, продавая недвижимое имущество и тут же покупая движимое и наоборот. Все спешили, открывались трафики всевозможных товаров из Москвы, Китая и прочих дальних весей, покупались и продавались места на рынках и во вновь отстроенных салонах, даже не задумываясь о том, смогут ли они своим новым трудом покрыть свои затраты и потребности. Спешил и я, вгрызаясь в собственную тяжёлую землю, да и что с того, цены на ранее примеченный газовый котёл, оборудование, взлетели до новых высот, возросла в цене проектная документация и монтаж подводки к новому оборудованию.

На всё про всё нужна была хотя бы стабильная заработанная плата, я работал в электромонтажных ремонтных фирмах, пропадая с утра до вечера на работе. Грустно и печально было наблюдать, что не только подстанции внутри комбината, но и головные тяговые подстанции комбината остались без своих квалифицированных бригад, вся ответственность легла на плечи женских сменных бригад. Мне пришлось работать среди людей, взятых просто с улицы, способных только подносить гаечные ключи и откручивать, закручивать болты да гайки.

Устроившись обратно на левобережный участок и проработав там немного, всё закончилось тем, что я соскользнул с обледенелой опоры, хотя на мне был пристёгнутый ремень безопасности, я больно отбил грудную клетку. Высказав начальству о том, что вы можете сколько угодно экономить бензин, работу техники, но это моя жизнь и мне в ней многое надо успеть, я ушёл в отпуск, потом уволился.

Меня заметил мой сосед Володя, начальник подстанции расположенного недалеко цементного завода, предложив мне у себя работу: «На самом деле, сколько тебе можно бегать? Устраивайся ко мне, мы все здесь живём поблизости и работаем и у нас вроде бы всё хорошо, приходи, мне специалисты нужны». На что я ответил: « Хорошо Володя, но смогу ли я с той заработанной платой, что ты мне предлагаешь осуществить свои планы, у тебя вот, например, есть своё обустроенное жильё, свой сад, мне же ещё предстоит сделать пристройку, хочется разместить там тёплый туалет, не то что у меня в огороде, поменять газовое оборудование и так далее.» На что он мне ответил: «Со временем сможешь».

Хорошо обмыв с ним это дело, я устроился на близкий и до боли мне знакомый цементный завод. Ещё пацаном, помню, днями пропадал я там, то колеся с батей на его машине, то поднимаясь на краны, что в цехе «Обжиг», к матери на её грейферный кран, приобщаясь к работе командоконтроллеров, катаясь вперёд, назад. Пусть как и раньше посыпал наш цементный завод своим цементом наш посёлок и свои окрестности, но порядок там был до того идеальный, что передвигаться в цехах и по территории самого завода можно было в домашних тапочках.

В то время, в начале этого века, все предприятия города выплачивали зарплату таким образом: два месяца нужно проработать бесплатно и лишь вначале третьего получить за месяц свою заработанную плату и то с задержками и проволочками. Мне не повезло, так как я устроился на работу сразу после получки, и около трёх месяцев не видел своих денег, в России это называется задержка зарплаты. Когда я всё-таки получил свои деньги, я прослезился, потому что у меня зависли долги за квартплату, коммунальные платежи, по алиментам.

Более того, почти на каждом предприятии, где-нибудь в помещении столовой или рядом в помещении кафе существует такой «навязчивый сервиз», где предлагаются продукты бесплатно под запись в счёт заработанной платы, это называется – лавкой. Никогда не забуду, как порой грязными заскорузлыми руками сгружал в пакеты продукты, мясо, колбасу, консервы, конечно за более высокие цены, чем на городских рынках. Так вот, у меня ещё скопились долги за эту лавку, моя фиксированная заработанная плата на тот период составляла четыре с половиной - пять тысяч рублей. Зарплата директора цементного завода на тот период, для сравнения, составляла 250 тысяч рублей, это где-то десять тысяч долларов, плюс ему ещё государство или частные организации выплачивали какой-то процент в валюте.

Так что вот оно нам наше светлое будущее, многие, очень многие люди, их семьи, причём работающие, располагают наличными средствами от случая к случаю, и то лишь заплатить какие-либо услуги, связанные с детьми и коммунальными платежами. Вот яркий пример современного крепостничества на Руси, и тяжёлого рабского труда на её расхлябанных предприятиях.

Также нужно учесть её банковскую систему, по части предоставления кредитов на жильё. Здесь в Швеции, достаточно иметь гражданство для получения денежного кредита, причём часто залогом на неплатёжеспособность является сама квартира. В России получение заветных квадратных метров превращается в церемониальную процедуру - собирания всевозможных справок, стажа работы, совокупного дохода на каждого члена семьи, доверенные лица и так далее, мне просто крайне неприятно всё это перечислять.

Такого омерзительного прогресса удалось достичь лишь при попустительстве иезуитов государственных и местных властей последних лет. Непомерно раздутые проценты по оплате за кредиты ставят в тупик существования целого народа, с далеко идущими последствиями к гуманитарной катастрофе. Я уже не говорю о такой избитой и затрёпанной в наших сердцах теме, как выживание в революциях, войнах, что для других народов стало бы конечным апокалипсисом.

Это мы для себя были, есть и будем такими героями, здесь же, на западе на нас смотрят и недоумевают, не понимают и лишь только отчасти иногда сострадают. Не нужен им здесь наш оголтелый патриотизм, шовинизм, люди живут своим умом, своими устоями и дай Бог им всего хорошего.

Как-то на одном из уроков шведского языка учитель нам дала задание составить небольшие рефераты по разным странам мира. Мне почему-то достался Вьетнам. Тема заданий заключалась в кратком изложении государственного устройства, численности населения и экономики этих стран. Со мной учились ребята из африканских стран, в другом классе учились ученики в основном из Объединённых Арабских Эмиратов, так хорошо ли, плохо ли, но все подготовились, кто-то брал информацию из интернета, кто-то из библиотеки.

Я не буду голословным и выскажусь по делу, численность населения республики Вьетнам, этого прибрежного государства в юго-восточной Азии, составляет 88 миллионов человек, численность населения Индонезии, островной части малайзийского архипелага, составляет 225 миллионов человек, причём подавляющее большинство населения исповедает ислам. И каково же нам, ста сорока миллионам, на наших бескрайних просторах, воспетых поэтами, писателями, всё, что составляет немыслимо титанический кладезь нашей культуры в многострадальном государстве – государстве вельмож, собственного антипода и противоречий. И дай Бог, если из этого числа сохранилась хотя бы одна треть чисто русского населения, имеющего или имевшего хотя бы православные корни. Что поделать? Грешен и я патриотизмом и болит душа моя за народ мой, да за себя неудачника.

В один из солнечных дней я разыскал службу социальной помощи, благо, что располагалась она рядом с домом тёти Кати, с намерением определить свою маменьку в дом престарелых. Я опасался, что батя недосмотрит за маменькой, и она сделает этот грех, вдруг он проспит, попив водочки, или уйдёт к дружкам, а в доме престарелых, я полагал, за ней будет какой-то уход, да и на виду людей всё время. Высказав там все свои опасения по этому поводу, я услышал буквально следующее: дом престарелых не принимает больных и инвалидов, что за ними нужен особый уход и не хватает обслуживающего персонала.

Это здесь в Швеции, под патронажем Красного креста, волонтёры всех цветов кожи свободно прогуливаются с такими больными в креслах каталках, появляясь на праздниках, в транспорте, магазинах. Больные с психическими отклонениями со своими провожатыми свободно посещают бассейны. Ясно одно, что доброта и милосердие давно уже не существуют в России, может это ещё сохранилось при церковных общинах, в монастырской жизни, но только не в мирской жизни, где народ, прислуживая и копируя жизнь и повадки своих господ, совершенно отрёкся от божьих законов и заповедей.

По воскресеньям протестантская церковь полна людей, каждый уважающий себя и других человек посещает службу вместе со своими детьми, внуками, а в России народец мой причащается к бутылочке, или бежит к грядкам, сатанея от работы и грубой действительности.

В общем, как бы то ни было, выйдя из стен конторы социальной помощи, я ещё стал получать информацию от людей о том, что условия содержания людей в этих домах далеки от идеальных, что там они живут в грязи и неухоженности, месяцами не меняется постельное бельё, плохое питание. В общем, каждый предоставлен сам себе. Но чтобы эта так называемая помощь пошла тебе на встречу, нужно оформить или завещать материно жильё на дом престарелых. Ну вот уж, фигу вам с маслом, господа хорошие, да и не по нраву мне такие услуги, тем более, что жив ещё мой батя и есть на всё воля Господня.

Случилось это уже осенью 2001 года, открываю как-то ворота, а на пороге стоит женщина – мамина подруга, которая просто из дружеских чувств, приезжает к ней, купает её, гуляют вместе, проводя время в неторопливых беседах. Она мне и говорит: «Вчера вечером я была у матери, что-то случилось с твоим батей, не понять то ли он ударился, то ли случился с ним инсульт, лежит дома, поезжай, проведай его». «Так что же вы мне вчера ещё об этом мне не сказали?» - спросил я. «Я была, но тебя не было дома». «Но ведь, можно было прийти ещё раз, попозже, к тому же живёте вы недалеко от меня», - с огорчением ответил я.

Приехав к маменьке, я увидел беспомощно лежащего батю, он тяжело дышал, глаза его были закрыты. Со слов маменьки я узнал, что врачи установили у него инсульт, положение критическое и что надо ожидать смерти. Передо мной лежал человек, который никогда ничем не болел, а если и были какие хвори, то никогда на них не жаловался и даже ни разу в жизни не брал больничного листа.

Я стоял и смотрел на него, канва прошедших событий захлестнула мою память, я вспомнил, как когда-то давно мы втроём убирали урожай картошки на отведённых нам шести сотках. Помню, приезжали на поле ещё затемно, чтобы до вечера убрать всё, помню, что сказал он мне как-то, что девушки, женщины в жизни мужчины это хорошо, но они так же обращают внимание на то, как ты умеешь работать. И я старался батя, старался, Господь тому свидетель.

Помню его хулиганскую удаль, когда он приезжал домой, на обед, на своём обросшем цементом МАЗе-500, бережно паркуя его среди приземистых москвичей на чистеньком асфальте, вблизи зелёных насаждений, прямо под окнами нашей пятиэтажки. Сверху из окон нашей квартиры его МАЗ казался чем-то из ряда вон выходящим сооружением, напоминающем всей округе о бренности бытия. Маменька сетовала по этому поводу, что, мол, люди скажут, на что он отвечал: «Если начальству на служебных машинах можно приезжать домой на обед, то почему мне нельзя?»

Кормили в ту пору в заводских столовых крайне отвратительно, поэтому народ брал покушать с собой или приезжали домой на обед в свой близлежащий посёлок. Мы в то время жили в городе, и он за пять километров гнал свою машину на обед. Но все знали, что любая машина, любой трактор в ремонте, на заводе не обходились без его дельного совета и помощи. Вот видишь батя, хоть и не родной ты мне, но я стал таким-же как ты, свободным и отзывчивым на любую просьбу и беду.

Помню один из случаев, когда пришлось буквально в полевых условиях на склоне огромной горы в Абзаково, отремонтировать генератор на дизельной электростанции. Я имел с собой лишь ординарный инструмент, да простую самодельную «аркашку» на батарейке, сэкономив своей организации десятки тысяч рублей за транспортировку и ремонт. А поощрили за это бригадира, который остался в городе. Вот такие невесёлые и весёлые воспоминания роились тогда в моей голове, глядя на умирающего отца.

Я прошёл к входной двери, сказав маменьке, что вечером, после работы, непременно заеду. Когда вечером, после работы, я заходил в их подъезд, я понял, что всё кончено. Спросил у маменьки, как это случилось? «Сижу я рядом и чувствую, что он мне хочет что-то сказать, я взяла его за руку и поняла, что он говорит мне: «Выйди, Аннушка, пожалуйста, прошу тебя, выйди, я умру». Она взяла костыли и прошлась по коридору, когда вернулась, он уже не дышал, выпустив из себя лужу крови.

Хотя он был далёк от бога, от религии, но вместо памятника на могилу ему я поставил деревянный крест, который давно уже наверное сгнил, потому что жил он как праведник, в скромности и не в стяжательстве, водочкой правда баловался, да только кто этим зельем не грешил в ту пору? Это мне всегда чего-то не хватало: игрушек, тряпок, денег, да сладко поесть, ему нет, на всю жизнь путеводной звездой ему была литература, хорошая книга или роман были для него лучшим подарком и я сейчас стараюсь, очень стараюсь, батя. Конечно до размера романа или даже книги я вряд ли дотяну, но составить краткий изобличающий анализ советского, русского и конкретной моей действительности я постараюсь.

Картину той действительности, иначе, чем хаос, не назовёшь, и наш маленький посёлок маленький образ большой страны. В периоды дикого размежевания на моё и наше все культурно-оздоровительные объекты, как и сама социальная жизнь, резко пришли в упадок. Просто ельцинские холопы, резко захотели жить во дворцах, Россия вообще страна дворянствующих холопов и нищенствующих гениев, поэтому как бывший патриот этой страны я позволю себе сентиментальность перечислять следы постигшей разрухи.

Наш небольшой посёлок имел собственное, обустроенное полностью трибунами, местами для зрителей футбольное поле. Рядом располагалась летняя танцевальная площадка под крышей, хоккейная коробка, городок аттракционов. Сейчас всё это пришло в упадок, всё было разворовано, сломано, даже на месте деревянных мест для зрителей стоят лишь бетонные столбики. Эх, какие здесь гремели футбольные баталии во времена наших отцов! Простите меня, но ту жизнь своего детства и юношества, я вижу намного красочней, чем телевизионные съёмки тех лет и сегодняшней действительности, может быть, у меня до сих пор рябит в глазах от красных флагов и транспарантов, не знаю.

Мой дядя Ваня всегда был бессменным футболистом, и сейчас прохаживаясь по заросшему футбольному полю со своим четвероногим другом, в голове стоят слова песни, которую пела жена дяди Вани, тётя Валя: «Эх, вратарь готовься к бою, часовым ты поставлен у ворот…» Он никогда не стеснялся своих чувств и всегда звал и называл её Валечкой, моя Валечка.

При выходе со стадиона, немного правее, стояли два символа освоения этих мест: проржавевший от времени тягач и краса и гордость путей сообщения – паровоз «ФД» красные колёса. В один прекрасный миг всё это исчезает, исчезает даже железобетонная плита, на котором стоял тягач и рельсы паровоза. Кстати, традиция украшать паровозами площади и окрестности городов есть не только у нашего народа, стоит паровоз и здесь, недалеко от вокзала в городе Буден.

Далее также при выходе со стадиона, на площади с левой стороны, располагался небольшой ресторанчик-кафе, где я в силу своей холостяцкой жизни мог иногда пообедать, выпить пива, побеседовать с друзьями. Сейчас в его больших витринных окнах гуляет ветер, да осколки стекла и штукатурки хрустят под ногами.

Прямо в центре площади стоит большой Дворец культуры, с кинозалом, с выходами по обоим сторонам, в глазницах его окон, также гуляет ветер, и в его игровых и бильярдных комнатах слышно, как капает вода.

Далее я хочу затронуть память о пионерских лагерях. На протяжении всей своей школьной жизни, я ездил в один и тот же пионерский лагерь, расположенный в живописном башкирском ущелье, что было хорошим подспорьем не только для патриотизма, но и для дальнейшей гражданственности, коллективизма. Это здесь, в Швеции, воспитание человека проходит мягко, ненавязчиво, через игры, через увлечения, посредством постепенного развития его способностей.

В России такое просто нельзя. Понятно, что благие начала со стороны государства тоже были, но ведущая роль в воспитании детей в преступном государстве принадлежит нашим родителям, потому, что не было Бога, религиозных устоев, а социальная среда постепенно разрушалась и благодаря инстинктам самосохранения многие поколения удерживались друг возле друга. У нас в народе есть такая поговорка: «Воспитывай дитя, пока поперёк лавки лежит, а как вдоль ляжет, поздно будет». Она отчасти верная, отчасти нет, ну, в общем, на ваш суд, господа хорошие. У нас историческая привязанность к родителям, к месту, где родился и жил, а главное к Родине зачастую принимает уродливые формы патриотизма и национализма.

Весь мой двор и гараж были завалены строительным материалом, я чувствовал, что я не успеваю, зашиваюсь. А непременным началом должна стать трасса новой водяной трубы, потому, что старая труба вот уже сорок лет лежит в земле и что может случиться непоправимое, да и вентиля в колодцах давно проржавели и не работают. Я решил нанять работников, которые в то время свободно ходили по дворам, предлагая свою рабочую силу и помощь. Мне помогли вырыть траншею, глубиной около двух метров и вкопать туда трубу.

Отпросившись на работе на одну смену, я быстренько слетал в Москву, и в офисе общества «Драга»,что на улице «Намёткина», напротив генерального офиса – небоскрёба РАО « Газпром», продал свои акции. Я забыл цифру налоговых отчислений, но чистыми на руки я получил 25 тысяч рублей, за восемь лет доверительного управления в стенах великой организации и ещё более великой страны.

Шёл 2002 год, двое суток мне вполне хватило побродить проведать родную столицу, что запомнилось на тот момент, что цены у нас уже были московские, а зарплата магнитогорская.

Расплатившись с работниками, понимаете ли, не люблю быть в долгах, отдав им десять тысяч, за восемь тысяч я купил новый телевизор, видеомагнитофон за четыре тысячи, чтобы в перерывах между работами смотреть боевики и всякую непотребную невидаль, остальное матери на лекарство, да забить наши с ней холодильники.

После смерти бати моя маменька пригласила к себе жить квартирантку - молодую студентку, русскую женщину дородного вида, приехавшую из какой-то союзной республики. Конечно же, если бы она имела миловидный хрупкий вид, небольшого роста, то, может быть, я бы заинтересовался или хотя бы проявлял благопристойные флюиды в её сторону, но про такую говорят, что это женщина широкой кости, к тому же она много говорила, иногда даже с наглецой, по мужски чего-то доказывая и добиваясь, что производило на меня неприятное впечатление.

Моя маменька сначала молчала, не говорила мне, но потом стала мне иногда высказывать по поводу того, что, если попросит она её сходить в магазин или в аптеку, то продукты, лекарства принесёт, а сдачу от денег нет. Я этой девице сделал замечание по этому поводу, но слова мои для неё прозвучали как об стенку горох, мне подумалось тогда: «Ничего себе, как тебя выдрессировали родители, или твоя азиатская жизнь?» Жёстко, одним словом.

И вот уже как под осень, помню, начались первые заморозки, моя маменька решает перебраться ко мне, а квартиру свою продать. Я сначала растерялся, доводя до неё свои аргументы за и против, о том, что мне необходимо сейчас напрячься, что не готова пристройка, что хлопоты по продаже квартиры, конечно приятны, но займут много времени, и что лучшее время для её переселения будет ближе к лету, что мой маленький гараж, заваленный стройматериалами, едва способен вместить в себя лишь машину той марки, которая была раньше, что продав квартиру, через определённый момент деньги съест инфляция.

К тому времени я всё-таки научился планировать свою жизнь, силы и возможности. Видимо так сложилось, что желание больной маменьки для меня стало законом, да я и не слишком препирался, но что из этого выйдет дальше, что предпринять? Я решаю, что хватит жить кое-как, пора начинать жить, как попало, поясняю, что я хотел купить не просто машину, а хорошую машину.

Я подумал, что до иномарки я не дотяну, «Газели» полуторатонной вместимости различного предназначения и модификаций, которые заполонили всю Россию, меня не интересовали и до того они несовершенны были в эксплуатации, что ремонт был всегда головной болью для их хозяев. Я давно присматривался к модификации машин «Нива», у которой есть все предпосылки претендовать на звание советского джипа. Мне даже попалась информация о начале выпуска модификаций «Нива» с небольшим бортом – «пикапов». Вот это да, вот это и есть мечта всех ковбоев американских прерий, сменивших своих мустангов на такие машины – «пикапы».

В то время я жил не в Америке и не в Швеции, это здесь любую информацию человек получает, не выходя из дома, в России надо за ней идти, топать. Так и получилось, насмотревшись картинок таких машин, я решил сам ехать в город Тольятти, есть такой город у нас на Волге, который вот уже сорок лет героическим и патриотическим трудом штампует одни и те же марки машин, примерно раз в десять лет, удивляя своих сограждан очередной новинкой.

Мне повезло, по моей улице, через два дома на другой стороне, жил хорошо знакомый сосед со своей семьёй, который где-то на Волге держал свою пасеку. Мы с ним хорошо поладили, в частности, он обещал довести меня туда на своей машине, повозить по стоянкам, по салонам машин, выставленных на продажу, а я в свою очередь дал обещание заправлять его машину и ещё небольшое вознаграждение в конце нашего вояжа. Сразу оговорюсь, что квартиру родителей удалось продать быстро, причём приобрели её, как оказалось наши дальние родственники.

При подъезде к волжским местам стали попадаться рыбные базары, маня своим великолепием копчёных вкусностей. Потом мы заехали на его пасеку, переночевали там и двинулись дальше, по дороге стали попадаться машины той желаемой моей модификации.

Меня потряс один эпизод. При подъезде к Тольятти мы увидели страшную картину, столкнулись две машины, видно было, что одна из них была марки УАЗ, другая ЛАДА десятой модели. Удар от столкновения был настолько силён, что с уазика снесло кузов, и кузова обоих машин превратились в смятые консервные банки, а на дороге в луже масла, бензина и крови лежала на боку голая рама с мостами уазика. Чуть поодаль на траве, на обочине, лежали трупы людей, кто-то из них был ещё жив. Видно было, как поднималась чья-то рука, вытирая платочком с лица кровь, над ними маятником, очевидно, в ожидании, ходил мент, а чуть дальше лежали трупики детей, накрытые простынёй.

Мне бы надо было после увиденного завернуть машину соседа обратно на пасеку, подождать там день, а на следующий продолжить поиски машины. Я считал, что это плохая примета, получиться как покупка на увиденной крови, но я не располагал временем и обстоятельства меня явно торопили. Можно было бы попросить соседа довести меня до любой гостиницы и день-два, поколесив по городу, приобрести для себя желаемый экземпляр, но соваться в чужой город с деньгами в кармане мне явно не хотелось, так как глаза и уши тольяттинской мафии были везде.

Было видно, что мой сосед нервничает, объезжая и обзванивая стоянки новых машин, к тому же позвонив непосредственно на сам завод, выяснилось, что завод прекратил выпуск таких машин, что может быть, они ещё есть где-то на стоянках или в салонах, но только не у производителя. И вот на одной из стоянок в единственном экземпляре стояла машина моей мечты. Мечта называлась «НИВА» модификации – 2329, она стояла в лучах солнца, ослепляя своей белизной, с аккуратными подножками по бокам, с кенгурятником на бампере и защитой для мотора, что говорить, для советского автомобиля тюнинг – дизайн подобран неплохо.

В салоне стоял запах новизны и краски, были два откидывающихся передних кресла, а позади удобный диванчик из двух мест, но когда я стал проверять машину, то на приборной доске оказался неработающим тахометр. Блок со спидометром и с тахометром мне быстро заменили, но когда я спросил, почему нет на кузове пластиковой конструкции, то мне ответили, что в стоимость автомобиля она не входит, и если вы желаете, то завтра мы её вам доставим, но уже за отдельную цену. Я посмотрел на своего соседа и понял, что надо скорее сваливать отсюда.

После расчёта за автомобиль ко мне подошёл продавец и сказал, что нужно заплатить ещё сверху пять тысяч какой -то фирме за тюнинг: «На тебе, родной, эти деньги, только отстань». Видимо он пошёл писать расписку, но мы сели в машины и по газам, надо было скорее выехать из города. Вот такой вот ненавязчивый сервиз существует у нас в России, если бы задержались ещё немного, то наверняка кто-нибудь приехал бы и накрутил бы нам ещё за что-нибудь по полной программе. Мы вырвались из города, ночь переночевали на пасеке, а рано утром поехали к себе на Урал. Ехал я и думал: «Чёрт побери, а ведь все -таки мне в чём -то везёт, если второй раз беру новую машину».

Приехав домой, и немного покатавшись по городу, я ещё раз убедился в том, что такой модификации и такого класса машин, в городе и его окрестностях, просто не существовало. Были «НИВЫ» другого класса, где только в результате сложения задних мест можно было разместить большое количество груза. В моей же в салоне спокойно размещались вместе со мной пять человек с их грузом в кузове. Высокая, с хорошим обзором, мощная и достаточно резвая, она быстро стала моей второй сущностью, и я решил оставить производство и уйти в таксисты.

Не было в то время транзитных перевалочных товарных баз ни у нас на Урале, ни в Сибири, поэтому весь товар из Европы, Турции, Китая поступал сначала в Москву, Питер, а оттуда фургонами и главным образом «челноками» - людьми с большими клетчатыми сумками, развозился по регионам. Это потом, после чеченской войны, разжиревшие от эксплуатации собственного населения местные олигархи и знать стали строить нормальные дороги, покупать себе комфортабельные фургоны, оплачивать целые железнодорожные составы, чтобы во времена больших скидок в Европе отхватить и закупить весь товар разом, ещё тёпленький и свежий. Чтобы потом на местах в несколько раз поднять цену, лицемерно расхваливая с лихвой окупая все затраты.

Нет в России до сих пор собственной экономики, кроме космоса, производства вооружения, урожайных сельскохозяйственных культур и производства дорогих продуктов питания на обветшалом, старом оборудовании. Конечно, кое-где вокруг крупных административных и промышленных центров уже существуют объединения типа корпораций «GMBH», но достаточной информацией я не владею.

Однажды по почте я получил увесистый пакет с информацией от бывшей фирмы «Восток – запад», где с портретом Путина перечислялась подробная информация о том, как загасить от армии, стать богачом на своих шести сотках, уехать на стройки Сибири, я не знаю, наверное, как снег убирать, и как убежать за границу. Так же подробно описывалось, как взять кредит в банке, с ежемесячным отчислением до восемнадцати процентов сверху.

Я посидел с листочком и ручкой и прикинул, что для развития собственного бизнеса на начальный момент мне нужна зарплата начальника цеха, это где-то 80-100 тысяч рублей в месяц, чтобы закупить необходимые материалы, сырьё, оборудование, редких пушных зверей и сельскохозяйственных культур, сделать монтаж предприятия, заплатить все налоги. Да и семьи начальников цехов не будут этим заниматься, потому что они привыкли жрать от пуза, ни в чём себе не отказывая, самое большее, на что они способны, это торговать в своих бутиках.

Вот и мне, как и всем тогда, захотелось быстрых денег, тем более на моём обеспечении была больная маменька. Тогда многие с бесполезных своих предприятий уходили в частный извоз, не миновала сия чаша и меня.

Мой ритм жизни состоял в следующем: по чётным дням я просыпался в пять часов утра, пробежка, гимнастика, турник или штанга, гантели, завтракал и выезжал из дома. Всё это, чтобы успеть к московскому поезду, который прибывал в 6.45. Брал «челноков» с их товаром и развозил их по домам, по их торговым точкам. На следующий день, я вставал в 6 часов, но уже без всякой гимнастики, завтракал и выезжал, чтобы успеть к челябинскому поезду, который прибывал в 7 часов утра. Так как челябинский поезд прибывал каждый день, я часто успевал развести груз и людей с обоих поездов.

Такое чередование дней стало смыслом моего существования, а железная воля и дисциплина – мерилом моей новой жизни. Рабочий день моего частного извоза продолжался максимум до полудня, если не предстоял рейс, в какую-нибудь деревню или село. Потом я ехал домой, обедал, отдыхал и занимался строительством, огородом. Таксистское счастье изменчиво, бывало так, что и ста рублей в кармане не было, а бывало, что и тысяча с лишним рублей, накатанных до восьми часов утра, согревали мою мятежную душу.

С маменькой, как и подобает в таких случаях, установились тёплые сыновние отношения, конечно иногда в разговорах, спорах, из-за своих ревизионистских взглядов на жизнь, я был неоправданно груб с ней, но что поделать? Мужик есть мужик, тем более необласканный женским вниманием, тем более, что мозги работали только на то, чтобы заработать.

С женщинами я встречаться перестал, лишь иногда приведу, какую-нибудь в дом и, даже не вдаваясь в подробности её жизни, справлю свою похоть и отправлю обратно. Я знал, что среда и стиль поведения, навязанный нынешним временем, а может быть и самим сатаной, в отношениях мужчин и женщин ни к чему хорошему не приведёт. При серьёзных отношениях потребуются сверхусилия, опять придётся к господам идти на поклон, опять придётся воровать. А тогдашнее моё положение меня вполне устраивало.

Я приспособил под комнату мои тёплые и довольно просторные, по русским меркам, прихожие сенцы, которые утеплил батареями ещё мой батя. Он как будто бы знал заранее, что маменьке придётся здесь жить. Я купил ей хороший биотуалет, рядом через проход я оборудовал ванную комнату с электроводонагревателем на 100 литров, с автономным электропитанием через второй счётчик и защитой. Под ванной из нержавеющей стали, я залил в цемент батарею из труб, чтобы зимой в ванне был постоянно тёплый пол. Получилось, что то типа японских фанз, когда тепло в дом, поднимается снизу. Однако я не рассчитал уровень горелки моей старой газовой колонки, из-за этого пол в ванной оставался холодным. Поэтому вся надежда была на новое ноу-хау, как я считал, новой пристройки.

Видно, сам Господь Бог распорядился так, что я обслуживал именно тот квартал, где проживала моя бывшая жена со своим новым мужем. Иногда после работы или шабашек поздно вечером, я останавливал машину недалеко от их подъезда, засиживаясь на их лавочке до позднего часа, в надежде повстречаться с дочкой. Подниматься наверх, на пятый этаж, мне не хотелось, так как мне очень неприятен был новый муж моей жены, который был моложе меня и носил бороду, причём в самом безобразном и бесформенном виде. Моя жена, в отношениях близости, иной раз даже жаловалась на мою щетину, а тут надо же, целая борода. Неужели не хватает времени, чтобы привести себя в порядок? Да и не на столько уж я демократичен, достаточно с его стороны одного кривого слова, чтобы превратить сей миг в ад. Не для того я выковал в походах свой характер, чтобы поступиться чем-то своим, пусть даже и бывшим.

Дочка всё не шла и не шла, в их окнах зажигался свет, и я уезжал домой. Я, конечно, понимал, что она уже достаточно взрослая, я даже пару раз видел её с парнем, с её будущим мужем, что она выросла без меня, и до чего же мало я видел хорошего в своей бродячей жизни, но память продолжала рисовать иллюзорные картины несуществующих надежд. Я знал, что где-то здесь, в этом же квартале, живёт её парень, и судьба предоставила мне скоро узнать это.

Как-то в одной из квартир многоэтажного дома я делал ремонт электропроводки и уже на заключительной стадии, работая под напряжением, на этажном щитке, я первый раз за свою многолетнюю практику ошибся. За спиной стоял хозяин квартиры, отвлекая пустыми разговорами, и я вместо того, чтобы сначала пропустить провод через голый шинопровод, потом закреплять его на коммутации и занулении, сделал наоборот, закрепил на занулении, очистил второй конец и стал протягивать провод через голый шинопровод. Последовал невообразимый фейерверк, меня сразу отбросило на пол к соседней стене, обожгло лицо и руки почти до локтей. Фейерверк короткого замыкания с одной фазы перешёл на другие, погас свет, лишь отблеск канонады и клубы чёрного дыма заполнили тамбур коридора, вываливаясь в подъездное пространство этажа.

Я пулей полетел вниз, с пятого этажа, отключил разъединитель главного щита питания, но это не помогло, фейерверк продолжался. Я в ужасе стал набирать в свои обожженные руки землю, песок, всё, что хоть как-то могло потушить пожар. Справившись с этим, я стал стучаться в квартиры, чтобы мне помогли вызвать «скорую помощь» и холодной водой смыть грязь и успокоить жар от ожогов на лице и руках, где кожа прямо на глазах превращалась в обожжённые струпья.

Мне открыла молодая девушка, я её сразу узнал, это была родная сестра того парня, с которым дружила моя дочь. На время успокоив жар, я вышел из ванной комнаты, мельком оглядел квартиру. Это был огромный холл – гостиная с входами в спальни, кухню, ванную комнату. В то время люди увлекались ликвидацией перегородок, простенок, перекраивая свои квартиры на западный манер. Разглядывать и что то расспрашивать далее было не ко времени, я услышал, что она вызвала мне «скорую помощь» и, поблагодарив за всё, удалился.

Я даже не помнил и не осознавал, что творю в шоке, десять раз, как мне потом сказали люди, набирая в ладошки песок, спускаясь, поднимаясь по лестничным пролётам. Так я при совершенно нелепых и чудовищных обстоятельствах познакомился с местом проживания жениха своей дочери. Казалось бы, и в этой ситуации, появление дочери было бы крайне желательно, и явилось бы закреплением моих родственных надежд и иллюзий. Вместо этого пришла их соседка по лестничной клетке, я её помнил еще с тех времён, когда приезжал к своей разведённой семье с Дальнего Востока и даже играл с двумя её малышами – мальчиками намного младше возраста моей дочери. Она мне жаловалась на свою судьбу, что развелась со своим мужем-пьяницей, однозначно намекая на дружбу, но я остался непреклонен, потому что знал из своей жизни, что мы мужчины иногда возвращаемся.

Так я убедился, что просто невозможно объять необъятное, работая в трёх местах, утром развозя пассажиров, потом отработав смену, ещё оставаться на свои шабашки, что всё равно где-то будет подвох или нервный срыв из-за спешки или простой человеческой усталости. Пусть это грёбаное государство разбирается со своими гражданами, коммунальными службами, в которых работает большинство женщин, потому что на зарплату в две-три тысячи мужчина не пойдёт.

Когда я подписывал заявление на увольнение, я спросил у своего мастера, почему продолжался пожар после того как я отключил разъединитель силового щита? Оказалось, что при переводе ручки разъединителя в крайнее нижнее положение, схема электроснабжения подъезда работает в том же режиме, но это положение нужно для реверса лифта, в тот момент в лифте находился человек и вместо того, чтобы подниматься наверх, он стал ехать обратно вниз. Слава Богу всё обошлось, тем более о схемах электроснабжения меня никто не информировал, а додумывать за сапожниками, которые всю эту муть сотворили, я не собирался. Не сработал ни один из предохранителей, я и это потом проверил, потому что были загрублены на более высокое сопротивление.

Так или иначе, как раз под начало майских праздников, я приплёлся из больницы домой. Дома меня ждала моя маменька. Помню она стояла возле газовой плиты, и, увидев меня вполоборота, заплакала, потому что не могла подойти ко мне. Я обнял её утешая и говоря: «Ничего, не плачь, родная, всё обошлось, со мной всё хорошо, слава Богу, руки, ноги целы, а кожа нарастёт». Теперь весь наш материальный достаток состоял исключительно из её пенсии и того, что я привозил со своих рейсов.

Поскольку маменькина пенсия составляла всего две тысячи рублей, я всё яростнее кидал свой пикап на ветер дорог и длинных рублей, вырывая денежные вечерние и ночные рейсы у своих соплеменников – таксистов, развозя пассажиров по деревням Челябинской области. Ко мне коллеги таксисты отнеслись крайне благосклонно, учитывая специфику моей машины – в нее помещались длинномерные, широкие или высокие грузы, которые просто не помещались в их «жучках», «волгах» и «москвичах». На мой счёт просто разводили руками, я даже не платил деньги «крыше», которая вместе с вокзальными ментами также питалась от наших денег.

После того, как я в буквальном смысле сгорел на работе, ситуация резко поменялась. Я стал выхватывать пассажиров из толпы людей, выходящих из поездов на перрон, из автобусов, зачастую заменяя собою и носильщика, помощников по переноске кладей, багажа к своей машине, или людей вообще даже без какого-либо багажа. Я знал, что так поступают таксисты частного извоза во всех крупных городах. Но поскольку городок наш тупиковый, за целые сутки к нам прибывает всего лишь составов пять, шесть и то вместе с междугородними электричками, то конкуренция в этом деле была явно высока.

Понятно, что за такой стиль работы, меня, конечно, невзлюбили, но через некоторое время я стал замечать, что многие таксисты тоже стали выходить из своих «коробочек» в люди, навстречу деньгам, предлагая свои услуги. Я знал, что основной костяк таксистов состоял из квалифицированных рабочих, инженерно-технических работников развалившихся предприятий, которым также как и мне трудно приспособится к новым условиям жизни. Большого зла от них никогда не было, так на словах подойдут немного попугают, этим всё и заканчивалось.

Хотя я и освоил шофёрское дело и нелёгкое таксистское мастерство, страсть к выпивке осталась, особенно по пятницам, когда оставив все свои дела многие спешили в баню. Это осталось единственным местом, которое не затронула разруха современности, где люди вволю могли наговориться друг с другом, узнать о новостях. Баня стала для нас не только культом чистоты, но и информационного общения в рамках нашего посёлка, города. Ну а после баньки, как водится, конечно, русская водочка, да под маменькины наваристые борщи, сочные, из двух сортов мяса пельмени или ароматных на всю округу пирогов.

На всю жизнь на зубах моих остался вкус маменькиных солений, помидоров, огурцов с травами со своего огорода, помню, это что-то было неподражаемое в плане чревоугодия. Но водка всегда остаётся заразой, с каким бы соусом или разносолами она не подавалась, и если раньше после вечерних вливаний нахождение утром за рулём для меня было крайне нежелательно, ну, может быть, все ограничивалось осторожной поездкой до работы и обратно, то тогда это стало для меня жизненной необходимостью. И, как не странно, у меня всё благополучно получалось…

Этот день я запомнил как из ряда вон выходящий. Я отчётливо помню, что с вечера я не пил, и ни каких вливаний в себя не делал, потому что пятница ещё была далеко. Я заранее договорился с «челноками» о том, что встречу их с московского поезда и развезу их по домам, но я проспал, не услышал будильника, и не сработала выработанная привычка просыпаться самому. Я соскочил с постели, как угорелый, с мыслями о том, что подвёл людей, но хоть к челябинскому поезду успеть бы. Дома оставался мизерный запас продуктов, немного окорочков в холодильнике и нехитрой снеди, поэтому я решил, что ехать всё-таки надо, выгнал машину со двора и во весь опор помчался к угрожающему началу своего нового будущего.

Дорога в город из нашего поселка пролегает мимо частных садов, рядом с посёлком «Самстрой» и плавно поворачивает на мост через железнодорожные пути, ведущие на вокзал. Ещё при подъезде к мосту я увидел впереди себя небольшой автобус «Паз», который как-то неестественно медленно с тракторной скоростью поднимался на мост, занимая всё пространство своего ряда. Поскольку обгон на мосту запрещён, а выезд на встречную полосу вдвойне чреват последствиями, пришлось, так же как и он, плестись на малой скорости.

То утро наступающего дня выдалось на редкость тёплым и солнечным, огромное светило мне било прямо в лобовое стекло, затрудняя ориентацию в пространстве и управлении. Уже почти проехав мост, сквозь солнечные лучи, я увидел как по автостраде слева несётся с огромной скоростью машина. В тот миг я подумал, что она, наверное, тоже, как и я, спешит на вокзал и не заметил, как приблизился к автобусу. Машина с камикадзе скрылась из виду, и тут я решил, что наконец-таки автобус включит повышенную скорость, но я успею до автострады его обогнать, включаю габаритный огонь, а он как ехал упрямо как танк на одной скорости, так и продолжал ехать.

Конечно же, если бы был гидроусилитель руля, я бы этот сарай на колёсах объехал бы змеёй, но это была «Нива» - хорошая поддёвка под благородные западные машины. И я воткнулся в его заднюю часть слева, так и не успев сделать манёвр, своей правой скулой капота, предварительно загнув бампер и кенгурятник. Из автобуса вышел водитель, мы вместе стали осматривать наши повреждения, но особых претензий ко мне со стороны водителя я не услышал, потому, что задняя часть кузова автобуса представляла собой толстый лист некрашеного железа, даже без бампера, и чтобы там что-то погнуть, надо было просто очень постараться.

Приехав на вокзал и поговорив со своими коллегами-таксистами, я узнал, что где-то недалеко от меня в поселке «Самстрой» находится мастерская «костоправов», то есть мастерская по ремонту кузовов, мне также они посоветовали не выезжать на битой машине, так как клиенты весьма неохотно садятся в такую машину. Я быстро нашёл эту мастерскую, договорился о цене и о дне постановки на ремонт, оставалось дело только за малым, найти деньги.

Я приехал домой в скверном состоянии, начал лихорадочно перебирать свои вещи, намереваясь что-то продать. Но никак не мог решить что именно, сварочный аппарат – нет, инструменты – нет, этого барахла на рынке уже полно, наворованное железо, швеллер, уголок тоже сразу в один присест не продашь, нужна машина, чтобы это всё вывести. Зайдя в дом, я стал перебирать свои тряпки, громко ругаться и упрекать мать в том, что она меня не разбудила: «Эх мать, я таких дел натворил в спешке, как и на что сейчас будем жить?» - «Сынок, пойми меня, я сама уснула только под утро». Потом взор мой упал на видеомагнитофон, к счастью сохранилась от него и коробка и документы, я сгрёб всё это в охапку и выехал из дома.

На вокзале я накупил разных газет и из рубрик типа «куплю – продам», тщательно записал номера телефонов и адреса желающих приобрести видеомагнитофоны. Помню, я переезжал из одной части города в другую, намереваясь как можно дороже продать свой аппарат и уже под вечер нашёл покупателя, согласившегося мне дать хорошую цену за мой новый аппарат Philips. Закупив немного продуктов, я решил, что возьму и водку, так как стресс и волнение от прожитого дня всё-таки надо унять, а завтра никуда не поеду, буду работать дома.

Ещё разъезжая по кварталам и весям города, я заметил, что день из прозрачного, светлого и солнечного превратился в вечернюю мглу, меня не было дома где-то часов девять, десять. Открывая ворота, я ощутил какую-то гнетущую тишину, не было запаха кухни, не встречал меня кот. Открыв двери в дом, я увидел, что на ручке толстой дубовой двери, в петле собственного платка повисла моя мать.

Маму похоронили тихо, правда на похороны к ней пришли даже те из дальних родственников, которые никогда не были у нас. Всем, как мне показалось, было вдвойне интересно – что я успел сделать в доме? Как я существую, не воруя, не работая, лишь на то, что даёт Бог? Стояли возле моей диковинной и слегка помятой машины, давали советы по исправлению вмятин на капоте, готовили поминальный обед.

Была написанная маменькиной рукой предсмертная записка, которую забрал милиционер, по листкам которой было видно, что писала она её не один день. Строчки плясали, много раз повторяясь, в которых она у всех просила прощения, прощаясь, что нет уже никаких сил терпеть эту боль. Были строчки и в мой адрес, что я неправильно жил и живу не как все, и я вот уже без малого семь лет несу эту тяжёлую ношу вины и ответственности за то, что не сберёг своей маменьки, слёзно молясь Господу нашему о спасении и успокоении её души, моей страдалицы сердечной. В монастырь уйти пока как-то не представилось возможным, так одиноким волком с разорванным боком прибился к чужой далёкой стороне и довольствуюсь малым

Просохнув от водки, я опять сел за баранку своего пикапа с твёрдым намерением подыскать всё-таки себе хозяйку в дом. Одного я не учёл – после смерти родителей характер мой совсем испортился, а ведь выбор человека для жизни это всегда планомерный и устойчивый процесс. Но судьба не заставила себя долго ждать, появилась она – светловолосая, молодящаяся женщина, даже на два года старше меня, которой хотелось всё сразу, и как можно скорее. Лучшего поворота событий для мужчины в моём положении можно было и не ожидать.

У неё было много странностей; она немного курила, но хорошо занималась домашними делами. Больше всего меня поразило, что она иногда читала какую-то непонятную книгу, под названием какой-то женщины, то ли Властелина, то ли Владлена, может Валентина, не знаю, я уже забыл. Я взглянул на эту книгу, полистал её страницы, и, как она мне объяснила, это были танки – стихи этой самой женщины, родоначальницы их общества или секты, весьма не религиозного толка, направления.

При беглом прочтении я выяснил, что это не совсем стихи, я знал, что танки это японские стихи, четверостишия которых имеют законченный смысл. В той же книге строчки и тексты были весьма далеки от рифмы стихосложения, представляя собой один непонятный текст и, тем не менее, она могла их рассказывать и даже петь их наизусть целыми страницами и главами. Также она мне поведала о том, что они, мужчины и женщины, иногда собираются вместе в одном из пансионатов Ильменского заповедника, что недалеко от нашего Челябинска. Поют песни, читают стихи этой самой Владлены, купаются вместе с ней голышом в проруби, осуществляют какие-то ритуальные действия, наверное, далёкие от общепринятой нравственности и религиозной морали.

Меня обескураживало, что она могла часами носить наушники, выйдя во двор, слегка подтанцовывая, хотя танцевать, она не умела, или вообще исчезнуть, бродя бесцельно по посёлку. Зимой в мороз она могла свободно голышом выйти во двор, помочиться в снег под любопытные взоры соседей, но потом её простуды начали выбивать меня из колеи. Я стал замечать, что иногда в конце сказанного предложения или монолога ко мне, она стала повышать голос или срываться на крик с откровенным мужским матом. Я хватался за голову, боже мой, откуда на меня свалилось такое явление. Пропадая целыми днями на работе, у меня пропало желание спешить домой.

Начав жить с этой женщиной, мне удалось устроиться на работу в мою старую организацию в «Уралсибмеханизацию», где я работал пятнадцать лет тому назад. Я представить себе не мог, до такой степени стало всё плохо и безобразно в службе эксплуатации и управления этого предприятия. Во-первых, в управлении этого предприятия стояла семейный клан, я заметил, что даже родственница секретарша была выписана из какой-то республики стран СНГ. Во-вторых, если раньше я обслуживал только один свой земснаряд, иногда уходя в смену, подменяя помощников машинистов, то сейчас мне приходилось успевать аж на трёх. Если раньше любое оборудование или материалы, коммутацию и так далее я получал на базе этого предприятия, или мне даже подвозили его на катере, то сейчас надо было ехать в заброшенные цеха «родного» комбината и снимать оттуда двигатели, коммутацию с щитов управления и так далее.

Если раньше все трубы пульповода располагались на понтонах, с обязательным наличием на них переходных мостиков с леерами, с освещением, то сейчас огромные прогалины из одиноких труб, провисших над водой, представляли собой жалкое зрелище. Поэтому добраться с берега до земснаряда и обратно можно было только на лодке, на той же самой лодке, что и пятнадцать лет назад. Гребя на лодке, опуская вёсла в мутную, жирную от мазута воду, проплывая мимо голых труб с висящим на них грязным от мазута, обледенелым кабелем в шесть киловольт, я поймал себя на мысли, что жизнь повторяется, причём повторяется в грубой и уродливой форме.

Если раньше был хоть какой-то порядок вещей, то сейчас он отсутствует совсем. Не раз приходилось видеть как главный инженер базы молодцевато прогуливается с бравурной поступью по покачивающимся над водой трубам, я тогда подумал: «Где же ты диплом свой купил? И это сколько же это надо водки выпить, чтобы так смело вышагивать над водой?» Временами мне казалось, что я живу и работаю в одном большом сумасшедшем доме. К тому же на самой базе стали выходить из строя обрабатывающие станки, оборудование, я стал зашиваться, подолгу задерживаясь на работе, работая и в выходные дни.

Я не обманулся в своём мировосприятии, как-то раз в отсутствии своей подруги дома я обнаружил на трюмо листки бумаги, это были медицинские заключения врачей о состоянии здоровья женщины, с которой я жил. На южной стороне нашего Магнитогорска есть посёлок под названием «старая Магнитка», где находилась больница для душевнобольных людей, они там жили и лечились годами. Адрес этого учреждения по своей таксистской работе я знал хорошо, и каково же было моё удивление, что эти документы были оттуда.

Она была умной женщиной и временами она поступала очень даже разумно, она не стала больше их прятать от меня, а положила на видное место, на мой суд и мои выводы. Это сейчас, когда я пишу эти строчки, находясь в совершенно диком одиночестве, я хорошо понимаю, что эту женщину мне, наверное, послал Господь Бог, чтобы я не зацикливался на своём горе, а продолжал о ком-то заботиться, чтобы во мне проснулась, наконец, вселенская любовь. Но я был непреклонен, после очередной истерики я загрузил вместе с ней в пикап её вещи и отвёз обратно. Она жила вместе со своим разведенным мужем, его матерью и своим сыном в одной квартире, поэтому я считал, что особого греха на мне не будет, к тому же у неё была обеспеченная и во здравии мать, что давало мне хороший повод для размышления на эту тему.

Дело в том, что если здесь, в Швеции, культивируется доброта, милосердие, волонтёрское участие к таким людям, то в огрубевшей от невзгод и проблем России это считается аномальным явлением. Подумать только, ещё живя с этой женщиной, я чуть было не отказался от своей дочери. Дело в том, что пришло уведомление о задолженности по алиментам, и я первый раз пошёл на поклон к своей бывшей семье.

Моя бывшая супруга уже носила другую фамилию, дочка до замужества была на моей фамилии, у них уже был какой-то устоявшийся быт, и я просто попросил о благопристойной милости слегка отсрочить выплату. Я думал, что после стольких лет одиночества и крови, мне всё же удастся наладить свой быт, и что со временем, спокойно в доброте, любви и согласии мы выплатим этот долг, но не тут-то было.

Страшные, очень страшные слова я услышал от бывшей своей пассии, которая обвиняла меня в убийстве собственной матери, я отшатнулся, и уже не помню, какие слова я ей сказал в ответ, вышел из квартиры. Понятно, что язык у бабы без костей, но чтобы до такой степени…

В те минуты я, наконец, навсегда понял, что стремился к нелюбви, к пустому месту, что видимо, не следовало так уж проявлять к жизни казачью преданность, всегда возвращаясь к родным куреням, или ставить телегу впереди лошади, погрязнув в дебрях долгостроя, в плену собственных иллюзий на этот счёт. Что сколько не красуйся розовым поросенком на блюде, всё равно тебя съедят.

Мне предстояло выплатить двадцать шесть тысяч рублей, сумма на тот момент для меня катастрофически огромная. Если бы в России существовала развитая судебная система, то опытный адвокат наверняка посчитал бы годы моих болезней, периоды адаптаций после операций, годы болезни моей матери, периоды тотальных неплатежей и задержек заработной платы. Также существование вопиющего факта, что человека с мозгами, с опытом работы, после сорока лет градообразующее предприятие, то есть «родной» комбинат, отказывается принимать на работу. Что заработанные копейки на близлежащих заводиках уже не покрывали той дороговизны жизни, которую установила власть.

Я всей душой стремился к заветной золотой середине, навязывая себе жизнь беспросветных подработок, денег на стороне до такой степени, что просто сгорел на работе. После такого конфуза в своей судьбе, я решил, что лучше уж буду жить бобылём, чем благопристойным обывателем с расшатанными нервами. Уйдя от всяких производств, я весь погрузился в « таксистское счастье», развозя людей, их грузы в бессмысленной сутолоке осмысленного человеческого муравейника.

В короткой беседе по дороге до места до места назначения я стал оценивать людей не только по их кошельку, но также их культурный и интеллектуальный уровень. Вот молодая женщина, спешащая на свидание в тюрьму с тяжёлыми сумками, кратко поведавшая мне историю своей несправедливой судьбы. Вот три молодые крепкие в теле казачки с Кубани, которые приехали в гости к своей сестре. Когда я подвез их к длинному дощатому дому, похожему на сарай, в котором проживало ещё несколько семей, я понял смысл их огромных тяжёлых сумок.

Одно огорчало в моих поездках, вот, верите ли, нет? На всём протяжении огромного города, где квартиры первых этажей стали занимать офисы фирм, контор, банков, магазинов, на всех направлениях этого rue de chossee не было ни одного заведения быстрого питания, где можно было бы быстро перекусить, одни чопорные бутики с тряпьём из Турции, Ирана, Китая, даже из Европы. Перекусить можно было только на рынках и то в летнее время, поэтому, доставив пассажиров по своим адресам, я спешил на вокзал, чтобы отведать горячих свежих пирожков, чебуреков, и так далее.

В этом плане моя голодная и невежественная Россия сильно уступает странам сытой Европы и даже странам центральной Азии, у нас до сих пор простая пиццерия поставлена в ранг ресторана с заоблачными ценами. Власть в России не хочет дёшево кормить свой народ, отдав его на растерзание питейным заведениям и дорогим клубам. Вот и клубится мой разночинный народ, ошалело глядя на своих богатеев, о чём говорить Господи?

Ещё при жизни маменьки к нам иногда приходил в гости дядя Ваня, тот самый дядя Ваня-паровоз, футболист и горлопан, благо, что жили мы на одном посёлке. В девяносто девятом году он похоронил свою Валечку, родную сестру моего бати, немного осунулся, присмирел, но по части выпить ещё крепко держал свою марку. Он хотя и сошёлся с одной женщиной, тоже пенсионеркой, но та была другой стати женщина, поэтому они жили врозь, каждый в своей квартире. Великая беда была у этого человека, почти сразу после похорон своей жены его дочь выкрала у него документы на квартиру.

Он уже давно, как и моя маменька, был на пенсии, но продолжал работать сторожем на автозаправке, в дневное время помогая заправлять клиентов, а в ночное время, сторожить стройку своего хозяина, интересно у нас поставлено это дело, что ни заправка, то дворец. Видя, что я тоже остался один, он стал заходить ко мне, и мы, сидя с ним, прямо в глазницах огромных деревянных окон, моей новой веранды, пили пиво, вспоминая старое, обсуждая новое.

И вот как- то раз, находясь в вполне здравом и трезвом уме, он мне поведал о том, что со смертью его Валечки оборвалась какая-то связующая нить его существования. Дочь Наташка, которая выкрала документы на квартиру, его не интересовала. Она была моего возраста, давно жила в Челябинске, с возрастом погрузнела, обретя мужеподобные очертания. Иногда заявляясь к отцу, била его наотмашь, устраивала оргии и пьяные дебоши. Видя всё это, иногда скопив немного денег, он уезжал в Челябинск, бесполезно обивая пороги судебных инстанций в надежде хоть как-то повернуть эту проблему в свою сторону.

Однажды он сказал мне, что прожив здесь всю жизнь, ему хочется уехать обратно во Фрунзе, который сейчас называется Бишкеком, туда, куда я ездил ещё мальцом со своей мамой. Туда, где они жили раньше большой дружной семьёй, где и сейчас живут его старшая сестра и младший брат со своей семьёй. Жену брата тоже зовут Валечка, и что у них тот же тёплый климат отношений в семье, да и сам климат Киргизии, как мы в разговорах с ним полагали, несоизмеримо теплее российского, в географическом и человеческом плане.

Поговорить-то мы с ним поговорили, но в душе моей русской, как это всегда бывает, остался свет чего-то нового, необозримо далёкого и добрых неясных начинаний. А может действительно, бросить ко всем чертям эту невольницу, и поехать с Иваном на его родину, всё равно материального достатка не предвидится. И жизнь с окончанием чеченской войны лучше не стала, да и закончена она была таким образом, что народ мой русский до сих пор не поймёт, закончена она или нет. Помню сакраментальное обращения к нации Путина, о том что «Мы их будем мочить везде, даже в сортире!» Оно понравилось одинаково всем, и весёлому народу и уголовным браткам, что пришли к власти.

Окончания войны требовали и вновь поделенные министерства отраслей промышленности и народного хозяйства, и региональные власти, и выдохшийся от войны ОМОН с рекрутами из срочной службы. Но войну с мусульманами не так-то легко закончить по той простой причине, что они как единая семья. И не дай Бог узнают доносчика, разорвут, забьют камнями всю его семью.

Если бы в христианском мире появился бы такой террорист, как Бен Ладен, то такие службы, как Скотланд-Ярд и другие, давно бы преподнесли международному сообществу его голову на блюде, образно выражаясь, во всяком случае, даже не существовал бы миф об этом уроде.

Здесь всё было иначе, силами разведки вычислялись приблизительно места расположения террористов, это была группа домов, или конкретный дом, лес или ущелье, и потом утюжились снарядами с ракетными боеголовками. От мощной детонации, наверное, мозги плавились в погребах и бункерах не только людей, но и у крыс и тараканов. Ничего нового в способах ведения войны Путин не открыл, так поступают с террористами все воюющие страны, сберегая личный состав и технику.

Только всё дело в том, что вместе с бандитами погибает и мирное население, и чеченцы быстро поняли, что они могут исчезнуть как народ, как нация. Поэтому их полевые командиры из-под зелёного знамени ислама быстренько перебежали под российский треколлор, со словами «Аллах акбар» и «да здравствует Путин», трассируя своё чеченское небо русскими калашами. Характерно, что многие получили не только помилование, но и командные посты и должности в органах УВД, МВД.

В истории ведения войн, я считаю, это неслыханное головотяпство Путина, его органов ФСБ. Сохрани жизнь пленному, накорми его, пусть бесплатно строит и отстраивает заново свою страну, но не до такой же степени вольности доходить в своих указах, что иметь в своих рядах бывших головорезов. Поэтому у народа моего, особенно сейчас, в последнее время складывается мнение, что многими террористическими актами руководит ФСБ. Надолго Кавказ стал дубиной для всей России.

Но это сейчас, а тогда под шумок своих якобы великих побед, когда заработала наша захиревшая было экономика, когда деньги пошли в регионы, свободно вздохнула армия, Путин пишет памфлеты о своих и наших достижениях. Под это всё, можно даже и на луну сгонять, на сверхзвуковом истребителе, а что? Туда и обратно.

Я поймал себя на мысли, что с каждым новым поступлением на работу приходится высматривать, что плохо лежит, потому как заработанных денег едва ли хватает на пропитание. Что-то выкрасть, привезти домой, потом дни напролёт прилаживать это в своём хозяйстве, расслабляясь водочкой, так живут все, абсолютно вся Россия. Только у богатых более опасные связанные с этим заморочки. Общение в основном происходит на уровне бань, заграничных курортов и пикников, дорогих клубов, и совершенно отсутствует церковная культура, культура православных праздников.

Мысль о том, что надо куда-то уехать прочно засела в моём мозгу, становясь неотъемлемой частью моего сознания, тем более, что мне вызвалась помогать в моём хозяйстве моя старшая двоюродная сестра. Я никогда не нуждался в помощи, всегда сажал и убирал свой урожай сам, как умел, сначала с маменькой, с батей, при их здравии, потом один, но если начинают помогать другие родственники, то совсем плохи мои дела. Грустная шутка, конечно, но какой-то смысл в этом есть.

После чудовищно нелепой смерти маменьки я как-то просматривал её документы – медицинские справки, удостоверения, была там и сберегательная книжка на моё имя, с суммой вложений в 500 рублей, с советских времен, но что более всего меня заинтересовало, это её трудовая книжка. При раскрытии этой книжки буквально красовалась на глазах зачёркнутая фамилия моей матери – Прозова, а сверху прямо над ней написана девичья фамилия матери, та фамилия, под которой я проходил всю жизнь. Из чего я сделал вывод, что тот высокий, симпатичный, черноволосый, кудрявый молодой человек, с красивыми глазами и припухлыми губами, отчество которого я ношу, не является моим биологическим отцом, как я не всматривался в его фотографию и раньше, и с течением времени, стремясь найти хоть какое-нибудь сходство.

На фотографиях я видел глаза матери, полные любовью к нему, и оказалось, что фамилия у него совсем не Прозов. Возникает вопрос, как у двух красивых, темноволосых, высоких молодых людей мог появиться светловолосый малыш, достигшего только среднего роста и уже лысеющего? Видимо, вскоре после моего зачатия моя маменька повстречала и этого красавца, имеющего отдельную двухкомнатную квартиру, интеллигентного вида, познакомив с ним и всю нашу родню. Зная артистизм моей матери, её умение выдавать желаемое за действительное, все это могло иметь место.

Родственники рассказывали, что этот красавец очень гордился моим появлением на свет, но потом почему-то сник, подал на развод и на суде горячо уверял всех, что я не его сын. Похоже, что мой биологический отец, может быть по фамилии Прозов, всё-таки засветился перед ним. Оба для совместной жизни оказались ни к чёрту, и тогда появился третий. Пусть он моложе был её на семь лет, курящий, пьющий, но выдержанный и очень умный человек. Был ли он красив физически? Да, конечно был, красиво сложенный торс, мышцы рук, только ростом не велик. Зато он был способен на долговременное совместное проживание, даже не имея своих детей от моей матери. Мама, дорогая моя мамочка, если ты слышишь меня, я не осуждаю тебя, всё это твоя жизнь, твоя любовь, твоё русское долготерпение, покойся с миром, родная.

Моя другая двоюродная сестра Надя вскоре после смерти моей матери невзначай обмолвилась, что тётка моего племянника работает в отделе кадров комбината и почему бы ей не помочь с моим трудоустройством? Когда я такое услышал, я вообще замкнулся в себе. Это надо же, ведь все знали, что я перебиваюсь с копейки на копейку в буквальном смысле, что на мне больная маменька, так нет же, все ждали до конца, что из этого всего выйдет?

Всё это ещё больше укрепило мою мысль об отъезде из России. Моя страна на тот период представлялась мне сплошной вакханалией без законов и прав на существование. Учитывая мой неоднократно прерванный стаж работы, моё будущее представлялось мне весьма туманно, без всяких перспектив и надежд на собственное государство. Уж если сегодняшние пенсионеры, ветераны войны и труда, так же, как и моя мать, отдавшие одному предприятию десятки своих лучших лет, живут в нищете, обносились до такой степени, что могли позволить себе лишь один комплект мебели на всю жизнь, один телевизор и минимум каких-то удобств. Что тогда говорить о себе, о наших поколениях, издёрганных государством людей?

Доподлинно подсчитано, что человек в условиях войн, лишений и разрухи сохраняется как вид не более пяти лет. Дальше его мозг, мышление становится неподатливым на хорошее, на позитивные моменты, а сколько времени пришлось жить всем нам? Сколько ещё предстоит?

Мне предстояло продумать детали нашего отъезда в солнечную Киргизию. Помню, мне довелось как-то довезти до места одну почтенную киргизскую семью, приехавшую в Россию на заработки. И даже больше, главу этого семейства устроить на работу, в одну из строительных фирм. Он долго меня благодарил, совал мне деньги, но я ему объяснял, что у нас этого не стоит делать. Весь вопрос в том, что покажет будущее, и хотя он специалист был классный, но получал на стройке меньше всех, потому что у него не было документов, подтверждающих его квалификацию, как считал начальник этой фирмы.

От этого, соответственно, отталкивался и я, считая, что достаточно подтвердить свою квалификацию на деле и документально, и в любой стране тебе будет зелёная дорожка. Окрылённый этой мечтой, я продолжал вынашивать планы на отъезд из России. Той весной я не стал сажать огород, публикуя сообщения в средствах печати о продаже своего дома. Тем более, что скоро должен был решиться вопрос дяди Вани об его украденных собственной дочерью документах.

У меня обозначились конкретные покупатели, которые вызвались в кратчайший срок привести мои домовые документы в порядок и купить мой дом, даже предоставив мне определённый аванс. Я не стал загибать цену, потому что, судя по телефонным переговорам с родственниками из Киргизии, цены на недвижимость упали в несколько раз. В связи с распадом Союза, в государстве и на местах сложилась клановая система управления национального азиатского большинства. Бежавшие оттуда немцы, русские буквально за бесценок продавали свои удобные, благоустроенные дома, квартиры, бросали свои богатые посёлки с налаженным хозяйством, садами. Ну а мне то что от их политики, я один, голова, руки на месте, уж как-нибудь да совью себе гнёздышко в тёплой благодатной стране. Так считал я, весь вопрос в том, что я уже не успевал к изменившимся ценам на недвижимость и что вряд ли что получится для себя выгадать в сложившейся там обстановке.

Приехал из Челябинска дядя Ваня, весь мрачный, озлобленный, стал он ещё больше выпивать, осунулся после неудачной поездки, но поскольку операции с продажей дома, начали набирать свой оборот, я решаю ехать один, с минимумом нужных для жизни вещей, в кузове своего пикапа.

Я бесконечно благодарен судьбе за случай, что свёл меня с моей безобидной детской любовью. Ещё издалека я увидел и узнал её, как она спускалась из вагона с подругой, предложив им услуги своего такси. Она меня совсем не узнала, по дороге показывая своей подруге наш город, и лишь когда мы проезжали мимо нашей школы, сердце моё дрогнуло: «Милая барышня, неужели вы меня узнаёте, а ведь когда-то мы с вами сидели за одной партой, в период наших счастливых детских лет». Она совсем не изменилась, здоровый румянец, также как и тогда в детстве, тронул её щёчки. Она узнала меня и потом всю дорогу наперебой спрашивала о судьбах наших одноклассников.

Оказалось, она давно жила в Новосибирске, у неё семья, музыкальное образование, и хотя она дала мне телефон своих родителей, куда я её привёз, но, видимо, нашу встречу я расценил как проверку судьбы на мою вшивость. Я решил, что детство пусть останется в памяти детством и не надо его путать с моей сегодняшней никчёмной жизнью. Но на этом колебание маятника в сторону животрепещущих порывов не закончилось.

Ещё до армии я дружил с одной девочкой одного со мной возраста, у неё тоже было электротехническое образование. Её весёлая улыбчивость, задор буквально сводили меня с ума, но более всего я был заворожён её пением, игрой на гитаре, исполнением песен «Машины времени», простых русских песен на стихи поэтов и современных бардов. Впоследствии, она закончила консерваторию по классу меце-сопрано. Помню, что повёл я себя с ней как брат, ласково и нежно, но, видимо, ей нужен был напор и мужская презентабельность, те черты, которых у меня ещё не было, поэтому она меня от себя и отдалила.

Уже почти перед самым отъездом мы с племянником решили в последний раз отметиться в нашем клубе ДКСа. Немного приняв на грудь у меня дома, мы решили ещё пропустить по пивку в самом буфете клуба, и каково же было моё удивление встретить свою бывшую любовь спустя почти двадцать лет. Как оказалось, она давно уже работает официанткой в этом буфете, но почему же я её раньше здесь не видел?

Она была разведена, но с мужем прожила в браке много счастливых лет, и сейчас, даже не смотря на слегка обозначившуюся с возрастом полноту, она вовсе не выглядела несчастной. Везде, где бы я не кружил её на своей машине, как грибы после дождя появлялись то ли поклонники её таланта, то ли любовники – кто их разберёт? Я почувствовал, что жизнь моя наполняется каким-то новым веянием, отодвигая мои опостылевшие материалистические рамки.

Недалеко от нашего посёлка были искусственно образованные песчаные выработки, где профильтрованная вода с цементного завода, с реки Урал, выливаясь из котлованов выработок, превращалась в целые озёра, пойменные луга с разнотравьем кувшинок, камышей, удобных диких пляжей и рыбалки. И вот как-то раз мы с племянником, прихватив с собой ещё подругу моей подруги, решили провести уикенд в одном из таких живописных местечек. Но, как говорится, свято место пусто не бывает, к нам и на сопредельные берега и островки стали прибывать на машинах и на велосипедах другие группы отдыхающих.

Дело в том, что мне пришлось бы отдать аванс покупателю в двойном размере, а я уже подготовил машину к дальнему переходу, закупил хорошие инструменты. Поняв, что самое лучшее ко мне приходит слишком поздно или не приходит никогда, мы безропотно расстались. Перефразируя слова «великого комбинатора», довольно самокопаний и самобичеваний, и я решил закрыть границу и своего сердца на своей родине.

В нашем посёлке уже не один год работала бригада строителей, состоящая из киргизов. Они обкладывали дома кирпичом, красиво выводили фундамент, занимались строительством, иногда они выезжали к себе домой в Киргизию. И улучив такой момент, я решаю въехать в чужую страну на своей машине, со своими азиатскими спутниками, дабы помогли, если возникнут проблемы с языком, а заодно и показали направление следования. Можно было бы ехать налегке, но я так привык к своей машине, которая кормила меня, мою мать, и даже сейчас, находясь здесь на западе, я с благоговением посматриваю на эти благородные пикапы.

Но это сейчас, а тогда память неотступно мне рисовала картины о невозможности жизни по-старому. Мне представлялось, что если кто и совьёт гнездо в моём доме, то даже хорошо будет, если они примут всё как должное, а то ведь начнут сыпаться ещё и нарекания, почему этого нет, почему это не сделал, и тогда самому хоть в петлю.

Помню всё, кошка терлась о мои ноги, предчувствуя расставание, маленькая чёрная как смоль усатая и хвостатая мама, она родила двоих котят у меня в шифоньере, я ей сам там постелил. Когда котята стали подрастать, я везде по комнате расстелил газеты, чтобы они на них писали и какали, а того своего добряка – кота Петьку я давно похоронил, ещё при моей бесноватой хозяйке. Что поделать, невзлюбил он её и всё, где-то отравился, первый раз я его выходил, второй раз не сумел, так и умер у меня на руках, на подушечке. Из цельного куска дерева, вырезал я ему крест и похоронил в лесной полосе, в безлюдном месте. Кобель мой дружище – Бой с того момента, как начались мои дикие пропадания на работе, давно уже обитал где-то в заброшенных стайках, клыками и ногами добывая себе пищу.

Мои друзья-попутчики, киргизы, попросили меня задержаться ещё дней на десять. Помню, как последний раз я окинул взглядом дом, гараж, недостроенную теплицу, комок обиды и горечи застрял у меня в горле, да так и пришёл с ним в гости на временный постой к дяде Ване. Я потом приходил к дому каждый день, зазывая через забор свою кошку, кормил её из рук, разговаривая с ней, извиняясь за своё житьё.

Подумать только, за двенадцать лет безвылазного существования я превратил свою судьбу в пепел напрасных надежд. Где, в каком государстве, в каком извращённом обществе человеку предрешено такое же, пусть даже с личными ошибками, промахами? Я понимаю, конечно, что где-то человек довольствуется чашкой риса в день и безмерно этим счастлив. Но чашка риса хороша для воспитания только собственной души и тела, потом приходит человек или бог, или бог в образе человека, и говорит, что ты молодец, ты хорошо воспитал себя, свою семью, свой народ, но ты достоин двух, или даже трёх чашек риса в день, даже с куском рыбы. И человек, уверовав в свою первоначальную непогрешимость, делает выбор между меньшим и большим, добром и злом, уж так устроен человек.

Что касается меня, моей русской замшелой постоянности, то я считаю, что со смертью родителей понятие родины для меня закончилось, то, что присутствует сейчас, это не родина. Даже уход в народничество, в сельскую действительность, в язычество, не изменят положения, я всегда буду белой вороной, или заставят испачкаться в пороках. За сто лет сатанинской власти, деградация людей русской национальности, живущих на конкретном жизненном пространстве, уже возымела катастрофические последствия. Да конечно, были на Руси кровавые времена, кровавые цари, но всегда в народе жила вера, наша православная вера, её христианские принципы. И я глубоко верю, что предки наши были чище нас, добрее, а значит умнее и сильнее. Это сейчас доброта является признаком слабости, в моём отринувшем Бога народе, поэтому ниспошли мне Господи ещё и надежду, в конце концов, дорогу осилит идущий.

Мой отъезд из Магнитки был полон прощальных моментов и штрихов. Утром девятнадцатого августа я загрузил в свой пикап минимум вещей, которые, как я полагал, мне пригодятся в моей новой жизни. Когда я подошёл к дяде Ване прощаться, он тяжело встал с лавки, из глаз его текли слёзы. Передо мной стоял согбенный человек-исполин, человек-гора и рыдал горючими слезами. Мы обнялись: «Подумать только, через три дня ты будешь во Фрунзе, увидишь Машу, Илью, Валечку». Я буквально повис на нём, сотрясаясь от его рыданий, успокаивая его, что я вернусь, что устроюсь на новом месте, приеду в отпуск, или пока не знаю как, но я вернусь.

Как он и говорил, через три дня, двадцать второго августа, я въезжал в Бишкек, а ровно через год, двадцать второго августа две тысячи пятого года, его не стало.

Мои попутчики, двое молодых парней-киргизов уговорили меня заехать ещё в одно место в городе, чтобы забрать с собой в дорогу ещё и их маму. Мамой оказалась женщина весом в сто пять килограмм, мне показалось, что ей не просто трудно ходить, но и даже сидеть со мной в кабине будет трудно, но делать нечего, раз уж обещал взять с собой, пришлось держать слово. В кузов моего пикапа догружались их вещи, слышна была их речь. Всё это ничего, но происходило это всё до того символично, и до боли в знакомом мне месте, как раз в том квартале, где я обгорел, и как раз под окнами моей бывшей семьи, на пригорке параллельно идущих двухэтажных домов. Мне показалось даже, что занавеска на кухне отдёрнулась. Дав прощальный сигнал всему и вся, я гнал свой груженый пикап через оживлённые улицы и площади родного города.

Свежий предосенний ветерок врывался в приоткрытое окно машины, неся с собой запах увядающих листьев неотвратимой осени, с запахом города металлургов. Встречи с этим городом, расставания, лишь укрепили и обогатили во мне пронзительную палитру противоречивых красок позитивных и негативных к нему чувств.

Вчера вечером, сидя за дворовым столиком, я разговаривал с соседкой дяди Вани о своём отъезде, высказывал те или иные доводы, делился планами, убеждая, что вот только устроюсь на новом месте и приеду в отпуск. Соседка выслушала меня и говорит: «Всё хорошо, молодец, да только вот ты больше не приедешь». Почему и зачем она так сказала? Я не знаю до сих пор, помню, как комок неясных чувств стал подкатывать к горлу.

Я гнал машину через левый берег, на выезде из города стоит наша православная церковь, остановив машину, я забежал туда, но на входе мне сказали, что батюшка занят, он отпевает младенца, что нужно подождать. Но я не стал ждать, я буквально ворвался в двери храма, там действительно посреди храма, напротив паперти, стоял маленький гробик. Личико младенца ничего не говорило о его смерти, он как будто спал, я опустился на колени, из глаз потекли слёзы, и в каком-то невообразимом хороводе стали кружиться стены храма, иконы, лики святых. Слёзно крестясь и молясь, не зная молитв, я припадал к полу храма, оплакивая этого младенца. Отпевание закончилось, ко мне подошёл батюшка и спросил меня: «Что тебе надобно сынок?» - «Батюшка, благословите, ради Христа, благословите меня, видимо надолго уезжаю из России». После благословения, я попросил его освятить на дорогу мой нательный крест, потом встал, поставил свечку за упокой души младенца, успокоился и вышел.

Доехав до границы и оформив все таможенные формальности, я не решился вечером пересекать границу России. У моих друзей обнаружились нарушения паспортно-визового режима, мне пришлось из своего кармана ублажать таможенных чиновников, ну на самом деле, не бросать же людей в начале пути. Я считал эти нарушения какой-то административной ошибкой, на самом деле, как я потом понял, я столкнулся в первый раз с азиатским иждивенчеством. Рано утром мы двинулись в путь.

Естественно, что на всём пути следования возобладала восточная кухня, с лепёшками, пловом и расстояние длиной в две с половиной тысячи километров я успешно преодолел благодаря хорошим казахским дорогам, если не считать два неприятных казуса, оставшихся в моей памяти.

Спускаясь по винтовой дороге в вечерней мгле, я пропустил знак ограничения скорости, и оказывается, разогнал машину до ста двадцати километров в час. Чтобы избежать проволочек и связанного с этим волокитства с потерей времени и нервов, я безропотно заплатил взятку в две тысячи рублей. Причём в лице блюстителей дорожных законов выступили двое старшины милиции русской национальности.

Заехав в Астану, всё-таки пришлось распроститься с мамой моих попутчиков, потому что усиленные пружины моего пикапа уже не выдерживали переполненного кузова и веса их мамы, вследствие чего мой пикап дал лёгкий крен на правую сторону. Пока я обедал и приводил себя в порядок, мои попутчики перегружали маму и свои вещи на автобус. Когда я вернулся, то недосчитался своей сумки с музыкальными дисками, кассетами, а перерыть восточный автобус, с его вещами, пассажирами и баулами, в поисках чего то, просто невозможно физически.

Из оставшихся попутчиков со мной на всякий непредвиденный случай согласился ехать один, и то за отдельную плату. Из всей этой дорожной катавасии, я понял, что действительно, восток дело тонкое, потихоньку стремясь за автобусом, утюжа и раздвигая дебри казахских степей. Ещё я понял, что некоторые русские люди, проживающие там, в Казахстане, вызывающе надменно относятся к нам, территориальным россиянам, восторгаясь экономическим чудом и успехами своей страны, под руководством своего бессменного лидера. Так или иначе, вдвоём со своим попутчиком, мы достигли границы солнечного Кыргызстана.

После прохладной Магнитки и освежающих дорог Казахстана, мне показалось, что я въезжаю в рай с палящим солнцем. Не желая больше простаивать в очередях по унизительному досмотру вещей, заполнив таможенную декларацию, пришлось дать взятку офицеру таможенной службы, чтобы поскорее проехать в этот томящий и зовущий своим теплом край.

Родственники Ивана были уже наслышаны, что я еду, и очень тепло встретили меня, но лишь тётя Маша могла вспомнить наш с маменькой приезд к ним и то только после того, как я показал им фотографии снятые в парке Фучика. У них был отстроен большой дом, разделённый на две половины, одну половину занимает тётя Маша, в другой живут брат Ивана, Илья с Валечкой, дети у них уже давно выросли, создали семьи и живут в России. Там, где раньше вдоль огородов проходил полноводный арык, сейчас струится жалкий ручеёк, мне объяснили, что правительство Кыргызстана, продало свои ледники, но по приезду я как-то не спешил вникать в подробности их экономической и политической жизни.

Я томился и млел под благодатным солнцем этой страны, не забывая при этом искать себе жильё по более подходящим для меня ценам в окрестностях Бишкека. Люди наперебой мне твердили, что я опоздал, что всего два-три года назад, за две, три тысячи долларов можно было купить хороший дом в предместьях Бишкека, но я не отчаивался, утюжа своим пикапом то, что осталось от дорог прошедшей эпохи.

Буквально с первых дней, колеся по ухабистым дорогам новой для меня жизни, я заметил, что проезжаю мимо трансформаторов электроснабжения населения открытого типа. Такого рода «ТП» (трансформаторные подстанции), я видел на Дальнем Востоке или в Сибири временно обслуживающие городки строителей, первопроходчиков, их дома, вагончики, цубики, мастерские, но никак не в качестве постоянного электроснабжения. Оборудованные помещения для «ТП» я видел только в Бишкеке, и то только в районах густонаселённых многоэтажек.

Мне подумалось тогда о том, как много работы предстоит сделать этой республике в обустройстве цивилизованного электроснабжения. Потому что закольцованные схемы электроснабжения, на обустроенные «КТП», «ТП», возможно даже с системой «АВР» (автоматического включения резерва), должны быть везде. Иной раз от бесперебойной подачи электроэнергии зависят многие и многие жизни людей. Так я думал тогда, рисуя картины своего вдохновенного творчества и жизни в благодатной стране.

Ещё раньше я был наслышан о том, что в предместьях Бишкека, в пределах двадцати километров от него, есть небольшой городок под названием Кант (в переводе с киргизского это означает «сахар»). Там много предприятий, можно найти недорогое жильё, но, самое главное, там находится российская авиабаза быстрых сил развёртывания.

Городок Кант мне сразу понравился, в нём был свой восточный базар, обилие магазинов и услуг, работали предприятия по производству пива и безалкогольных напитков, пельменей, вареников, не далеко от Канта работал молочный завод, птицефабрика. Но самая великая достопримечательность Канта и всей республики – это сохранившийся и работающий цементно-шиферный комбинат. Но самое главное, что безусловно радовало – это множество русских лиц, военных и гражданских, ядрёной русской речи. Говорят, что ко дню приезда российского президента от главной дорожной магистрали до воинской части был проложен асфальт, с монтажом новых фонарных столбов, вон как.

С наступлением вечерних сумерек вся Киргизия постепенно проваливалась в оглушающую темноту ночи, даже улицы Бишкека, с их куцым и как попало сделанным освещением, выглядели устрашающе. Передвигаться по избитым выбоинам дорог на машине становилось совсем невозможно. На то время у меня закрепилась мысль, что у власти этой страны стоят люди, которые считают, что не принято зажигать ночью свет на улице, упражняясь в фигурном вождении своей машины, среди выбоин дорог.

Атмосфера тех дней для меня была очень праздничной, я постоянно находился в приподнятом настроении духа, вся моя прошедшая жизнь зачастую мне казалась несправедливой ошибкой, чудовищным кошмаром. Порой мне казалось, что у меня вырастают крылья для новой, нормальной, обеспеченной, счастливой жизни. Осталось лишь совсем немного – найти крышу над головой и хорошую работу, и Господь благоволил мне в этом.

В риэлторской службе «Валентина» я получил информацию о продающихся домах, квартирах. Это и службой-то не назовёшь, просто сидит одна миловидная женщина и записывает информацию о желающих что-то купить, продать, причём всё это происходит в такой располагающей, непринуждённой обстановке, что невольно раскрываешься о том, где родился, крестился и женился. Мне показалось, что сам воздух этой страны, этих людей, наполнен доброжелательностью их доброго, жаркого солнца. Так же как и здесь, в Швеции, при заходе в любое учреждение, магазин, тебе мило улыбаются, здороваясь, Господи, а было ли когда такое в моей России?

Буквально через два-три дня я нашёл себе большой, толстостенный, саманный похожий на особняк дом. В нем была проложена вода, высокий, прочный фундамент, высокий потолок, с немецкой аккуратностью собраны трубы отопления, подходящие к батареям, большой прочный погреб, три спальни, потом из одной спальни я сделал себе кухню, большой светлый зал – всё это располагало для большой крепкой семьи и долгой и счастливой жизни. Рядом с домом располагалась времянка – летняя кухня с двумя небольшими комнатами и кухней с печкой, приспособленной для отопления углём и электрическими тэнами отопления. Половина времянки, с местом для машины, ещё одним погребом, туалетом и не большой банькой, занимал огромный навес с непродуваемыми стенами. И, наконец, венцом, опоясывающим все строения, был достаточно большой огород, с отдельным виноградником, также был отдельный участок земли, где росли несколько яблонь, груш, старое абрикосовое дерево, а также располагался дровяник с угольным складом.

Всё это царство располагалось в конце небольшой улочки, на берегу небольшой заброшенной речки за двумя воротами. Проходя первые простые сетчатые ворота, мимо огорода, с правой стороны располагались другие ворота, уже непосредственно перед въездом в дом. Бывшие хозяева – молодая супружеская пара, с мальчиком подростком – продавали свой дом из-за того, что у молодого мужчины плохо было со здоровьем. Поехав в Россию на заработки, он отморозил себе почки, теперь вынужден был всю оставшуюся жизнь сидеть на лекарствах. Он мне объяснил, что содержать такой дом для него крайне затруднительно. Я спросил его о помощниках, на что он мне ответил, что русских, толковых людей совсем не осталось, а киргизы работать не любят. Это привело меня в замешательство, скорее всего не было средств для оплаты услуг, подумал я.

Ещё при первом посещении я обратил внимание на развесистые гроздья помидор, богатым урожаем лежащие прямо на земле. Если у нас на Урале не успеть перевязать куст повыше, то коснувшись земли, помидоры начинают темнеть, а здесь хоть бы что, лежат себе на солнышке. Ну и, конечно же, вкус, не с чем не сравнимый вкус, такое представление, как будто ешь томатный сок, в отличие от наших, немного с кислинкой. Чтобы наши помидоры не успели накрыть ранние заморозки, их снимают, и они дозревают уже в ящиках под кроватями, даже в дедовских валенках, вон как даже было-то. Свой урожай помидор и других овощей, они собрали, он томился уже в закромах, радуя меня своей перспективой, с точки зрения моего хозяйственного взгляда. Потом этого оставшегося урожая, и не только помидор, мне хватило почти до Нового года.

Само собой получилось, что я, увлёкшись формой великолепного жилья, отодвинул на второй план то, что в зимнее время придётся мне топить печь самому. Хотя я вполне городской житель, но меня и это не испугало, видимо ещё сильно во мне чувство русского бытия. К тому же бывшие хозяева оставили мне полный дровяник готовых чурочек и склад забитый углём, бояться нечего, здравствуй моя новая жизнь.

Пока готовились документы, я с родственником Ильёй и его двумя сослуживцами поехал на рыбалку, есть там у них такое озеро « Киргизское», было это тридцатого августа. Рыбалки как таковой не получилось, то ли из-за чрезмерной жары, духоты, или из-за того, что рыба нагуляла себе жир и плохо шла на крючок. Рыбалка плавно перешла в откровенную пьянку на свежем воздухе в честь моего приезда.

Я забросил свои удочки и всё время плескался в водах благодатного озера, жарясь под солнцем, вдыхая всей грудью чистый воздух этой тёплой страны. В памяти остался эпизод, как уже вечером, после купания, обследуя окрестности озера, я едва не наступил на жирную метровую гадюку, та быстро ретировалась от меня. Я даже не испугался, или не успел испугаться.

Мне вспомнилось, как подростком утолял жажду из родника за деревней, и как совсем рядом от себя увидел змею, она уже сворачивалась в кольца. С испугу я схватил булыжник и кинул в неё. Змея стала невообразимо извиваться, я схватил её за конец хвоста и что есть силы ударил её о землю, потом этим же камнем размозжил ей голову. Повесив змею на палочку, я пронёс свою добычу через всю деревню, а кровь с неё медленно стекала, окропляя мой путь к дому родственников. Как заправский охотник, я снял с неё шкуру, проспиртовав сначала в одеколоне, повесил её сушить в тенёк. Но то ли солнышко оказалось такое любопытное, то ли я был такой заправский, что она взяла и пересохла, стала рваться на куски. Делать было нечего, пришлось ей просто попугать своих племянниц.

Попив водочки и вволю подурачившись со своими приятелями вокруг костра, под музыку ставшего мне таким родным nightwish, я удобно расположился на ночлег в кузове своего пикапа. Надо мной было такое низкое, восточное, зодиакальное, совсем не похожее на уральское, небо. Вспомнив тот змеиный случай, в скрижалях памяти возникла прочитанная в гороскопах безделица, о том, что каждая страна живёт под своим зодиакальным знаком животного. Германия, например, живёт под знаком льва, Россия под знаком змеи, интересно, под каким знаком живёт Киргизия?

Тут цепь размышлений вернула меня обратно к России, Россия – змея. А ведь действительно, может ли эта тварь с холодной кровью приласкать и обогреть своих змеёнышей? Скорее наоборот, будучи голодной, она сожрет своих детёнышей, во всяком случае, тех, кто не успеет спрятаться. Да бог с ним, с этим змеиным выводком, я сейчас в другой стране, и надо думать, как разворачивать свою жизнь здесь.

Ну вот, необходимые документы были готовы, но так как я не гражданин Кыргызстана, возникла дилемма об оформлении дома в частную собственность на моих киргизских родственников, или пока оставить на старых хозяевах? Неприятный душок недоверия был и к тем и другим, потому что взятка, особенно здесь, на востоке, играет существенную роль. Как показало время, я ошибался и в тех и других. Я боялся, что за моей спиной начнется какая-нибудь возня с моей недвижимостью, так как средства массовой информации России буквально захлёбывались от такого рода махинаций.

Высокая порядочность со стороны родственников, которые так тепло встретили меня, особенно была под моим жалким сомнением. Во время моего короткого проживания у них, хотя я им и предлагал валюту трёх стран, с меня они не взяли ни копейки, благодарность и русский поклон им за это. Господи, как я мог так усомниться?

В паспортном столе города Канта, или по недомыслию, или в замешательстве, работницей паспортного стола был поставлен штамп моей постоянной прописки в моём российском паспорте. Спрашивается, чего ещё лучшего ожидать?

На местном цементном заводе, куда я поступил работать, меня тоже тепло встретили. Благополучно, как полагается в таких случаях со всеми «вступительными», началась моя новая трудовая биография. На заводе, также как и в России, существовал почти полный цикл от перемотки электродвигателей, обслуживания и монтажа, а также других электрослужб и подразделений, в общем как в старые добрые времена. Да и народ там, как я заметил, намного проще и приветливей нашего уральского. Это потом, намного позже, я стал замечать в русских людях нотки чисто восточного характера, вынужденных жить и выживать в таком родном и неродном государстве.

Познакомившись с одной русской женщиной, чуть старше меня на год, а я не претендовал на звание мачо, я восторженно постигал местный колорит и колорит восточной кухни, купаясь как сыр в масле. Ура! Свершилось, да здравствует любовь! Мы спали вместе, потом каждый в своей постели, скучали, звонили друг другу, ходили друг к другу в гости, я к ней на манты и прочие восточные вкусности, парились в моей бане. Но, видимо, привычка жить обособленно в нас осталась, кроме того, призрак России, с её ментальностью, патриархальной значимостью, не обеспеченной материально, я привёз с собой.

Что касается её, то она давно жила одна, медик по образованию, но имела частную практику массажа, и, как всегда в таких случаях, неопределённых к жизни детей в лице двух молодых парней. Один хорошо чинил машины, выправлял кузова, другой работал поваром в одном из ресторанов Бишкека. Я им предложил свою составляющую, вот вам дом, живите здесь, экономически подготавливайтесь, открывайте в этом живописном месте мастерскую, а хотите какую-нибудь пиццерию или закусочную, места хватит всем, нам с вашей матерью хватит прожить и во времянке. На том и порешили.

Дело в том, что эта семья стремилась в Россию, и даже мои разговоры о том смраде жизни, установившемся в моей стране, на них не повлияли. Я и сам дал себе время, определённую установку на то, как я смогу приспособится к здешним условиям проживания, на том и успокоюсь. Однако прямо с первых дней моей жизни, лицезрея картины действительности, судьба начала испытывать меня на прочность, как в бытовом, так и в профессиональном плане.

Как-то моя подруга уговорила меня днём просто погулять по Бишкеку, а вечер завершить посещением кинотеатра. В традиционном парке отдыха горожан имени Фучика было до того многолюдно, что накатавшись на аттракционах и отведав местной кухни, как говорится, негде было даже присесть. Ещё в память врезались переполненные урны и поломанные лавочки, скамеечки без деревянных составляющих.

Мы в изнеможении растянулись прямо на траве, как и другие отдыхающие. Создавалось впечатление, что именно в этот день все жители этой республики спустились со своих гор, чтобы отдохнуть в городском парке. Я вспомнил слова Иваныча, так я стал называть Илью, когда приехал к ним, что если раньше на улицах города встретишь киргиза, то непременно будет какой-то праздник. Просто в те давние времена большинство жителей республики жило в горах.

Находившись по городу, мы вечером отправились в кино, решили посмотреть фильм Никиты Михалкова «Турецкий гамбит». Хотя этот фильм, наверное, уже года два гремел по всей России, но случай представился его посмотреть только сейчас. По правде говоря, я еле высидел лихо закрученный сюжет фильма на старом, жёстком, скрипучем сиденье образца, наверное, шестидесятых годов.

По окончании фильма я рассчитывал, что нас ожидает прохлада наступившей ночи, с непременной кружкой холодного пива, где-нибудь в обезлюдевшем кафе. Когда открылись двери кинотеатра, стало ясно, что устоявшийся за день жар так и не сменился вечерней прохладой, более того, вся площадь кинотеатра и прилегающие к нему окрестности заполнились толпами стоящих, снующих туда-сюда людей. От света двух прожекторов, от обозначившихся теней людей создавалась картина ещё большей многолюдности, состоявшей в основном из молодёжи.

Я спросил свою спутницу: «Что это, почему так много людей?» - «Это наш восточный город, сейчас киргизы едут друг к другу в гости, посещают родственников». – «Боже мой, а когда же они спят?» Я решил, что с нас хватит прогулок, я хотел домой, только домой. Мимо нас проезжали переполненные маршрутные такси-миниавтобусы, но в один из них, нам всё- таки удалось втиснуться.

Мне представилось наблюдать такую картину: прямо возле меня сидела молодая киргизская женщина с годовалым младенцем на руках, рядом стоял мальчик-подросток, видимо, его брат. Дальняя дорога совсем наскучила малышу, и он непрестанно крутился на руках матери, причиняя ей неудобство. Вдруг он выхватывает из рук матери сложенную в трубочку газету и начинает пилить горло стоящему рядом брату, норовя достать газеткой и до матери, по автобусу прошёлся едва уловимый хохот. Я показал глазами своей подруге на происходящее, но она меня не поняла. Едва дождавшись окончания пути, я не сошёл, а буквально кубарем выкатился из автобуса.

Придя домой, я включил телевизор и надо же такому случиться, на одном из местных каналов транслировался тот же самый «Турецкий гамбит». Своей подруге, я после этого категорично заявил, что я отказываюсь от каких-либо культурных мероприятий в её стране. Правда, было ещё посещение их бишкекского арбата, но особых впечатлений это посещение на меня не произвело, отчасти от того, что рядом с картинами и поделками местных очумельцев стояли русские пожилые люди, выпрашивающие милостыню.

Говорят, когда развалился Советский Союз, и Германия стала приглашать к себе своих соотечественников, то вывезли всех, или, по крайней мере, почти всех, кто к этому стремился, даже безнадёжно больных, квёлых и инвалидов. Люди говорят, что сразу опустели передовые хозяйства, совхозы, выстроенные с немецкой рачительностью и порядком, их дома стали занимать и перекупать буквально за гроши местные аборигены, спустившиеся с гор. Под пастбища и на дрова стали вырубать реликтовые фруктовые сады, виноградники.

В Бишкеке, я не знаю, может и в других городах, пустели заводы, мародёрство оборудования, сырья, материалов стало хорошим подспорьем для обогащения местных клановых феодалов и просто разного рода авантюристов. Ну-ну, солнечный Кыргызстан, что от тебя ожидать дальше?

Ещё до первой получки я заключил договорённость с директором Кантского рынка о работе в своё вечернее время и в выходные дни за две тысячи местных сомов. Как я сейчас себе представляю, зря, конечно зря. В самом Канте, даже недалеко от того места, где я жил, находится хорошая православная церковь, надо было хотя бы в воскресные дни уделять внимание богослужению, знакомится с православными прихожанами. Но это редко у меня получалось, поэтому своё российское затворничество, сам того не сознавая, я перенёс в Киргизию.

Как и следовало ожидать, хороших зарплат в республике и на самом заводе не существовало, к тому же инженерно-техническая знать делила свои гонорары с киргизскими националами. Состояние оборудования, мало сказать, что затрапезное, более того, опасное для окружающих. На многих болтовых соединениях, в том числе на крышках подшипников больших синхронных двигателей, вообще отсутствует резьба, трескаются и разрушаются от времени фундаментные основания оборудования и механизмов. В общем, как и в самой России, сплошная вакханалия рабского труда в смертельно опасных условиях.

По части экономии зарплат на рабочих киргизы переплюнули россиян. Во всём цементном производстве в смене работало по одному дежурному электрику, наглость нарушения ПТБ и ПТЭ налицо, те матроны, что сидят в машинных залах, явно не в счёт. Я как-то спросил такого электрика, показывая на один из двигателей: «Какая должна быть защита у этого двигателя?» На что он мне ответил: «Какую дадут, такую и поставлю». Ответ более чем исчерпывающий, блатное место пусто не бывает.

Помню, что уже осенью, того же года, когда я приехал, вызывает меня к себе директор кантского рынка, и предлагает мне в мягкой восточной форме разработать схему воровства электроэнергии. Дело в том, что на территории самого рынка, пристраивался ещё огромный закрытый торговый комплекс, который в строительстве и в своём монтаже потреблял всё больше электроэнергии. По понятным причинам, согласно статусу чести, я, конечно, отказался от такого предложения. Ещё бы, если в России я занимался работой с точностью до обратного, то есть отключением должников по оплате за электроэнергию и выявлением её воровства, то здесь мне предлагают это на законных основаниях. Причём гарантом такого проекта выступил один из представителей местной торговой власти, как его в народе называют – «базарком».

Как только сошла с глаз моих пелена очарования восточной экзотикой, тяжёлым грузом повисли денежные, материальные трудности. Всё дело в том, что местной киргизской таможне вздумалось повысить цену пошлины на временный ввоз автотранспортных средств из-за границы, а мой пикап был под российскими номерами, поэтому почти половину своих денежных поступлений, я тратил на машину, на её заправку и технические нюансы.

Вообще, начав жить в Киргизии, я то и дело слышал разговоры такого типа как таможня – граница, граница – таможня, что мне, как осёдлому россиянину, жившему вдали от этой обстановки, слышать было крайне дико и непривычно. В частности о том, что кого-то задержали, у кого-то документы были не в порядке, то ли дело в моей России, катись хоть на все четыре стороны. Здесь даже границы между посёлками строго определены, с одной стороны зажатые горами, по сравнению с российской ширью, где расстояния между селениями достигают в десятки километров.

Мотивируя тем, что с наступлением зимнего периода уменьшается световой день, а значит, работа многих ларьков закрывается, мне вдвое урезали зарплату, но начальник рынка пообещал мне вернуть её, если я буду лоялен к его просьбе. Я предлагал ему всё, что угодно, только не задействовать меня в этом грязном деле, в частности, электромонтажную схему питания, а также сборок монтажного перехода под куполом павильона, только не это.

На тот период местные очумельцы уже свободно практиковали способ перемотки диска электросчётчика в другую сторону посредством включения в розетку обыкновенного перемотанного трансформатора 220 на 36 вольт. Действительно, что мешает кому-нибудь из администрации прийти пораньше на работу и отключить поставленное на ночь устройство? Просто, дёшево и сердито, но местному мурзе сподобилось для внутренней отделки помещения купола павильона обогревать пространство тепловыми пушками, мощными обогревательными котлами в ночное время. С помощью обыкновенного пускателя, я разорвал питание этих элементов в ночное время, задействовав второе питание 380 вольт от рядом стоящего магазина. Таким образом, в сутолоке строительной неразберихи, можно создать целую сеть источников потребления неучтённой электроэнергии.

Я хорошо знал работу служб персонала распределительных электросетей, как они малочисленны, не профессиональны, как заняты добыванием денег левым способом, получением взяток, никому и в голову не придёт замерить нагрузку от обыкновенного магазина, тем более в Киргизии. В общем, начальник рынка в ноябре последний раз заплатил мне причитающиеся деньги за моё художество. Я пробовал было спросить о повышении, потому что применял свой инструмент, опыт, знания, свой автомобиль, но вопрос повис в воздухе.

В начале февраля я подал прошение о увольнении, а в ночь на двадцать третье февраля этот магазин сгорел. Я не знаю, может быть отчасти виновато моё устройство, может быть, они включали более мощные источники обогрева, может быть, из строя вышли старые, или следствием пожара стал брошенный окурок, мне уже это было не ведомо. Ясно одно, что всем и за всё в этой жизни, надо платить, и судьба мне очень скоро об этом напомнила.

Одно время разъезжали по Канту двое контролёров по надзору за электроэнергией в домах, в квартирах, это были русские мать с сыном. Все знали, что они были не чисты на руку, брали взятки, умышленно обвиняя хозяев в воровстве, а практиковалось следующее - плёнкой от диафильма постепенно протиралось расстояние между крышкой счётчика и его стеклом. Или оно уже в каком-то месте уже существовало, поэтому уличить хозяев в воровстве было делом техники, надо только подсунуть туда свою плёнку, для торможения диска счётчика. Также у них практиковался незаметный срыв пломб, всё это грозило для домовладельцев большими штрафами, поборами, отключениями, поэтому вариант взятки устраивал всех. Не обошла сия чаша и меня.

Уже зная, что за этой парочкой надо посматривать, я вслед за сыном полез на чердак моей времянки. И надо же такому случиться, на крыше он остановился лишь в одном месте. Тут же разворошив ворох старой соломы с куриными перьями, он вытащил оттуда незаконный автомат питания, присоединённый до счётчика к питающему кабелю. Помню, подо мной земля ушла из-под ног, или крыша, что там было на тот момент. Это надо же, у меня, у электрика такое… Понятно, что это проделки бывшего хозяина, но ведь контроллёрам это не объяснишь. Пришлось и мне договариваться о взятке, тем более, что я пока являюсь для них иностранцем.

В общении с людьми мне свойственно делать выводы, хотя бы на таком примере, как святое дело посидеть после получки вместе с родной бригадой в тени какой-нибудь восточной харчевни за бутылочкой традиционной водки или пива.

Я стал замечать, что многие, особенно мой бригадир, довольно-таки внушительной комплекции мужчина, после того, как примет на грудь, начинает заговариваться по-киргизски, перемешивая русскую речь с восточным акцентом. Я его как-то спросил: «А что дядя Лёша, не тянет тебя в Россию, ну, скажем, съездить к родственникам, походить по музеям, местам славы, побывать на русской природе, не тянет ли тебя вообще на историческую родину?» На что он мне ответил: «Ты знаешь, на кой хрен мне твоя Россия, если даже моя бабка родилась здесь в Киргизии. Я служил там, в армии, два года, потом обратно сюда, потому, что здесь у меня родственники, работа и всё на свете. И ты подумай сам, что на деньги, вырученные от продажи собственного благоустроенного жилья, у тебя в России я смогу купить разве что лишь какой-нибудь сарай с туалетом на улице. И потом, когда наши немцы, уехав в Германию, оставили за бесценок своё нажитое имущество, они хорошо знали о том, что о них позаботятся, предоставив им хорошие субсидии, пособия, пенсии. Максимум на что я могу рассчитывать в твоей России, это на жизнь где-нибудь в сибирской глубинке, среди завистников, пьяниц и алкоголиков. Многие уехавшие возвращаются, так как не могут приспособиться к новым условиям жизни, бюрократии и равнодушии властей, да и местного населения в целом. Бывали случаи даже поджогов жилья русских, приехавших на свою историческую родину. Люди у нас здесь добрые, работящие, многие русские подтягивались до уровня немецкой респектабельности, все жили хорошо и счастливо, пока к власти, особенно на местах, не пришли киргизы».

Единственное, чем я мог оппонировать своему собеседнику, было, что он всё равно русский и также любит и выпить и закусить, хотя было ясно, что душа этого человека чиста как лист бумаги, не обременённая ни русским менталитетом, ни ностальгией. Во всяком случае, тем пластом ценностей, фундаментальных и приобретённых в результате войн катаклизмов, а также и счастливой жизни. У этого человека здесь в Киргизии всё и вся, его дом, работа, семья, чтобы сохранить всё это, он будет выполнять любую волю своих хозяев, пусть даже уродов, стоящих у власти.

Разругавшись со своей пассией по поводу денег, мы решаем, что мой дом нужно сдать в аренду квартирантам, а мне переехать к ней, она жила недалеко от Бишкека. Жаль, конечно, это было началом разрушения иллюзий по поводу счастливой жизни в той стране. Иначе как ещё можно было объяснить, что я выстрадал этот дом, что достоин жить в этом доме, что нужна всего лишь маленькая крупица счастья, остальное всё приложится, но оказалось, что я в очередной раз наступил на те же самые грабли. Развесил объявления о сдаче жилья во все возможные и невозможные места, результат сказался незамедлительно. Пришли сразу трое, все киргизской национальности, женщина чуть младшего меня, молодой парень и девочка-подросток.

Конечно, как и бывает в наших постсоветских странах, договор был составлен на основе устного кредита доверия с обеих сторон. Я принял от них деньги за шесть месяцев вперёд, предоставив им также полные гарантии на пользование углём, дровами, баней, и половиной огорода в придачу. Договорились также об оплате всех коммунальных услуг. Но как говорится, «благими намерениями, выложена дорога в ад». Пришло-то их всего трое, а стало жить в моём доме и во времянке целых восемь человек. Моей спокойной жизни пришёл конец, даже в постели со своей пассией я вспоминал о доме.

Засадил свою половину огорода разнотравьем овощей и всякой всячины, кстати, надо признать, что земля в Киргизии мне показалась очень тяжёлой, похожей на песчаный суглинок, в отличие даже от российской целины и тем более от земли моего бывшего огорода, где вскопка земли лопатой проходила лихо, играючи. Но плодовитость самой земли такова, что достаточно просто обронить зёрнышко, чтобы на этом месте заколосился росток под благодатным тёплым небом. Только и дел-то всего, не ленись, поливай, да травку собирай. Но уж видно так предусмотрено природой, что мои российские грядки поливались через два-три дня, а здесь урожай требовал это каждый день, и как не поливай с прошлого вечера свои всходы, на другой день всё то же самое. Как говаривала моя маменька, что земля как порох, к тому же, как водится, сорняки растут быстрее, убивая всякую надежду на урожай.

Я вспомнил первые годы своей женитьбы, когда моя маменька, уже будучи на пенсии, буквально разрывалась между домом, огородом, своей работой и нами, часто бывая у нас в гостях лишь за тем, чтобы навестить свою любимую внучку. Вообще любовь моей матери трудно переоценить, она отдавала её жертвенно, без остатка, в отличие от колхозной любви моей тёщи, которая часто говорила своим детям: «Вот когда вы все вместе у меня, тогда я вас люблю, а когда поодиночке, то не особо».

Понятно, что любовь моей матери проиграла, внучка ни разу не навестила её ни при её здравии, ни при её болезни, хотя после окончательного разлада с моей семьёй они и мои родители жили рядом, в одном квартале. Такое лечится только забвением или временным забвением, вот я и решил забыть свою дочь, и лишь эти строчки воскрешают память дуновением зябкого ветерка прошлого. Не сбылись мои чаяния и устремления, она в полном распоряжении людей, окружающих её, мира, Господа Бога, пусть даже с моим характером, но уже без моей праведной составляющей, да и видно не надо этого.

На земле Кыргызстана трудятся в основном уйгуры, дунгане, пришедшие из Китая, русские и другие народы, киргизы промышляют животноводством, подчас даже куцая весенняя травка не успевает проклюнуться на поверхность. Пространства газонов, лужаек и редких лесных насаждений превращаются в безжизненные ландшафты, загаженные местными коровами, баранами. Такое направление жизнедеятельности отражается буквально на всё население Кыргызстана, довольно часто можно видеть славянских детей, подростков, практикующих свободный выпас своих тощих бурёнок, на обожжённые пространства полей, под немилосердным солнцем.

Естественно, что и уровень интеллекта становится под стать феодальному укладу этой страны, в сродни с населением сегодняшних российских деревень. Но у российского крестьянина осталась хотя бы малая надежда на бога, на царя, на отечество, у этих людей нет ничего, только надежда на взятку в поддержку своего натурального хозяйства. Но я отвлёкся от своего изложения, позвольте продолжить дальше.

В тот момент, как раз на мою голову, случилась в той чудесной стране тюльпановая революция. Как все помнят, наверное, за фасадом изящных слов и выступлений были разбитые витрины магазинов, подожженные автомобили, заплаченные манифестации и беспорядки и я, если честно, до сих пор не знаю и не понимаю, чей клан феодалов этой страны прав. В связи с этим в средствах массовой информации, на телевидении особенно, гремели выступления на киргизском и на русском языках по поводу выбора своего политического пути развития. Западный путь развития их не устраивает, восточный тоже, остаётся только путь развития, освящённый их полубылинным героем Манасом.

Конечно, уже то хорошо, что они могут сидеть за столом переговоров, но сколько времени должно пройти до стабилизации страны они не знают, сами назначая себе сроки в пятнадцать, двадцать, двадцать пять лет. В конечном итоге, руководители и правящие кланы этих свободных независимых государств копируют Россию, её государственное устройство, так же назначая во власть бывших партийных функционеров, уголовников, чекистов. Поэтому что нам на них пенять, если у самих рожа крива?

Но это было несколько позже, а пока я обратился к своим квартирантам по поводу просроченных коммунальных платежей, тем более, что появившиеся долги за электроэнергию для меня были крайне неприятны, так как я сам когда-то работал в этой сфере. Вместо вразумительных ответов и разговора я получил угрозы и оскорбления на чисто русском языке, с чисто русским матом в несколько этажей. Мне сообщили, что скоро приедут какие-то спортсмены из города Ош, что всем скоро не поздоровится, особенно это касается вас – русаков. Что мы скоро будем только управлять своей страной, а работать на нас будете вы, русаки и другие, как и уже давно работают на их земле такие национальности как уйгуры и дунгане. Что это я нуждался в деньгах, и они пошли мне на встречу, чтобы я не ждал отдельных выплат, что на сей момент они хозяева положения и моего жилища. На меня смотрело восемь пар глаз, и даже взгляд ребёнка на руках одной из женщин показался мне зловещим. Хорошо, что успела прийти моя подруга, а то бы они меня разорвали на части, это я почувствовал своей волчьей шкурой.

Я в ярости запрыгнул в свой пикап, в надежде привести в свой дом милицию, пусть они нас рассудят. Но уже выезжая со двора, я понял, что, боже мой, я же нахожусь в их стране. По дороге у меня мелькнула мысль, а что если бы моя Россия была размером с Татарстан и Башкортостан, даже вместе взятые, наверное нас давно бы уже стерли с лица земли, и забыли бы, что существовала такая страна.

Приехал в милицейский участок и вкратце рассказал о своей проблеме, со мной согласились поехать сразу три сотрудника. Мои квартиранты стали наперебой жаловаться им на меня, тогда старший из милицейских чинов, по хозяйски расставив ноги, выдал следующее: «Так, кто не прописан в доме, прошу его покинуть». Очевидно, что он имел ввиду и меня, видя мою машину с российскими номерами. Каково же было его удивление, когда он увидел в моём российском паспорте киргизский штамп прописки. Пробормотав, что они обязательно заплатят за коммунальные платежи, милиция удалилась, вернее, я их отвёз обратно туда, где взял.

Заселяя местных жителей в своё жилище, я учел их ночную жизнь, с их посиделками, ночными гостями, когда всю ночь везде горит свет, готовится и поедается еда, беспокоятся соседи. Боясь за сохранность своего дома, я добился, чтобы главный зачинщик всех скандалов освободил мне мою времянку, отдав обратно ему деньги. Промучившись до начала осени, с руганью и скандалами они всё же от меня съехали.

Это было в начале сентября, местные люди мне сказали, что если бы их срок продлился до пятнадцатого сентября, то оставлять их за порогом просто было бы нельзя, потому что существуют юридические законы о том, что с этого времени наступает зимнее время. Соответственно, местных жителей этой солнечной страны, нельзя оставлять без крова, что наверняка последовали бы осложнения и явно не в мою пользу. Я понял, что от этих людей ничего никогда не зависело и не зависит, если нашим российским мусульманам приходится решать какие-то производственные, административные и общественные вопросы, то для этих людей всё как с гуся вода.

Помню у себя в Магнитке, когда я работал в составе ремонтных выездных бригад, у меня был высокого роста представительный напарник-татарин, когда наступала пора мусульманских праздников, да и не в праздники тоже, мы с ним пили водку. «Ты знаешь, как мне всё это надоело, суета, сутолока» - говорил он, и мы, собрав деньги вместе с другими членами бригады в общий котёл, покупали водку, закуску, и где-нибудь на лоне городской природы в зелёной тишине развесистых кустов, причём с утра, перед выполнением своих обязанностей, устраивали пир. Нельзя, конечно, говорить голословно буквально о всех людях этой религии в таком неприглядном ракурсе, но тем не менее в такую неприятную историю, пришлось мне попасть. Что видимо, существуют всё-таки мусульманские центры антироссийской, антихристианской направленности, иначе откуда такие совершенно дикие выпады в мой адрес. Хорошо, что мне хоть удалось заморочить голову местной милиции, представившись российским предпринимателем, а то съели бы меня и местные националы и власти.

Понятно, что после таких выпадов в свой адрес тёплое солнышко этой страны мне показалось не столь гостеприимным. С людьми нужно договариваться только на основе законных правил совместного существования и деятельности, особенно в азиатских республиках, причём согласно мировым ценам на услуги. Они давно знают, что мы сусально доверчивы, добродетельны и этим пользуются. Тех проворовавшихся наших политиков, олигархов и других деятелей, которые торгуют Россией в угоду сиюминутных интересов, в пользу так называемых добрососедских отношений, нужно отстранять, пусть в Сибири снег убирают. Так жить уже нельзя, за счёт таких пилигримов как я, а то ведь получается, что они праведники, а мы изгои в собственном государстве.

Чтобы как-то облегчить своё материальное состояние, я решаю продать свой пикап. Заниматься частным извозом в чужой стране с моими российскими номерами было бы всё равно что толочь воду в ступе, потому что каждый постовой этой страны проверял документы ввоза моей машины, права и так далее. Растаможить машину стоило больших денег, потому что тогда в Киргизии было всё наоборот, чем новее машина, тем дороже было её растоможить.

Понятно, что страна, не имеющая своей автомобильной промышленности, вынуждена использовать рынок подержанной автомобильной техники всех стран мира и модификаций. И они не проиграли, потому что я видел своими глазами, в каком идеальном качестве приходят эти машины, автомобильная техника, семи-, восьми-, десятилетней давности. Посреднические фирмы доводят машины почти до первоначального качества. Моторесурс таких машин до миллиона километров, по сравнению с нашими машинами, которые на второй год начинают разваливаться. И дело совсем не в дорогах, а в металле, из которого отечественные машины сделаны.

Давно уже, наверное, лет двадцать, а может быть и больше, металлурги моей Магнитки считают собственный металл соломой, потому что на мартеновских печах и даже в кислородно-конвертерном производстве невозможно выплавлять металл высокого качества, уже критерии не те, что были полвека назад. Помню ещё из разговоров со своим батей, что на особо ответственные плавки металла, сталеваров, мастеров своего дела, отработавших жизнь, буквально выкапывают из могил, поднимают с больничных коек, и ведут за белые ручки к своим мартенам руководить процессом плавки.

Как я говорил ранее, контингент истинно работающих, неважно кто – инженерно-техническое звено или рабочие – в несколько раз меньше, чем нахлебники в ремонтных организациях, в административно-хозяйственных корпусах. Свита начальников цехов, заводов, объединений, получающая заработанную плату в десятки раз выше заработной платы простого смертного. Социальное неравенство, в самой оголтелой своей форме, навсегда перечеркнуло даже те робкие предпосылки порядочности, что сложились в период послевоенных лет советской власти. На смену пришли откровенные воры, бывшие хозяйственники, бандиты. Спрашивается, какого рожна сегодняшним коммунистам ещё надо, если их потомки и так стоят у горнила экономики всей страны?

Мне непонятен и посыл и других партий России, которые, чтобы воспользоваться мандатом большинства, включают в свои ряды коммунистов. Это что – откровенный дебиллизм? Попытка опять наступить на собственные грабли? Помню, когда Путин первый раз приехал к нам в Магнитогорск, эх, как он выгораживал администрацию комбината, восхищаясь её руководством, но даже не смог точно сказать о заработной плате рабочих.

Я выставил свою машину на продажу и результат не заставил себя долго ждать, на неё клюнули местные дунгане, настоящие работники земли киргизской. Мой пикап как раз отвечал их запросам, и после недели или двух переговоров о подходящей для меня цене я простился со своим конём с российскими номерами. Его сменил просторный минивэн марки Mitsubishi runner galaxi, с открывающейся дверью вдоль кузова. В течении месяца, я ощущал какое-то неудобство от лёгкости управления этой машиной, не веря своему счастью, постоянно заглядывая под капот, оглушаясь в салоне от беззвучной работы её мотора. Я получил жёлтые номера, что сняло мою материальную ответственность за оплату за временный ввоз транспортного средства.

Я ушёл с цементного завода, целиком и полностью погрузившись в электромонтаж, благо, что Киргизия тоже страна строек. Из России мной был привезён кое-какой инструмент, и я надолго забыл о ночных авралах, бессонных ночах и бесплатных переработках. Мне нравилось ставить дело с самого начала, с нуля, где сам себе работник и господин, разрабатывая схемы и планы работ на последующие дни. Я получал всего лишь на одну тысячу сомов больше, чем остальные вольнонаёмные работники, но я имел два полноценных выходных дня, которые мог посвящать новому дому, своему огороду, с неистребимой душой хозяйствования на своей земле.

Меня поразило тогда наличие на таких стройках ортодоксальных киргизов, особенно с таллаского района, вообще не знавших русского языка. Но надо всё-же отдать должное их вниманию и не поддельной заинтересованности в моих технических заморочках, хотя бы что нельзя просто скручивать медные и алюминиевые провода вместе и так далее. Может быть, из них когда-нибудь получатся хорошие работники, но только не сейчас.

Но все стройки, большие и не очень, имеют обыкновение заканчиваться, поэтому всё острее передо мной вставал вопрос об основательном трудоустройстве. Честно говоря, видя безосновательность своей авантюры по поводу приезда в Киргизию, я выстроил для себя некий план действий и жизни, что если закреплюсь на новом месте, имея хорошую обеспеченную работу, то можно подумать и о семье, о чём угодно. Понятно, что многие фирмы, предприятия, может и были бы во мне заинтересованы, предлагая мне работу, так как я знал многое из оборудования, советского и постсоветского пространства, но у меня не было киргизского гражданства.

Доходило до абсурда, когда русская администрация предприятия в лице энергетика или самого начальника давали мне отказ на чисто русском языке, только из-за моего пресловутого российского гражданства. Когда они заглядывали в свод киргизских законов об иностранцах, то непомерно высокие налоги просто не дали бы мне существовать в их государстве. Удручающим в той ситуации, конечно, было повышение цен буквально на всё, на жизненные товары, на взятки, на коммунальные услуги.

Думаю, будет уместным остановиться и на самой Киргизии, как я её видел и понимал. Если для европейца, реклама является непременным двигателем торговли, с констатацией конкретных достоинств товара, его цены, скидок, с красочными иллюстрациями, то азиатский потребитель такой рекламой не располагает. В лучшем случае лишь скупые публикации в центральной или бульварной прессе, да и вряд ли картинка будет иметь для него большое значение, ему нужно самому всё проверить и осмотреть. Необходимо потратить уйму времени, горючего и сил, чтобы приобрести нужное, что поделать, восток – дело тонкое.

Почти все пространства площадей городов и их пригородов занято под большие крытые рынки. Зимой в них холодно, летом нестерпимо жарко и душно. Конечно, существуют сети супермаркетов, просто бутиков, но больше всего, меня поразил рынок «Дордой». Это что-то невообразимо огромное, своего рода как огромный торговый город, заставленный контейнерами, с улицами, проходами, с восточной кухней и целой сетью закусочных. Вообще весь Кыргызстан, мне представился как огромная хорошая кухня, где на каждом километре дорог можно что-нибудь перекусить. Я вспомнил, как на своём пикапе голодным раскатывал по улицам своего города и области, и мне нестерпимо стало обидно за свою Россию, за свой народ.

Я никогда не видел и не знал той далёкой дореволюционной России, но сердцем чувствую какую-то невозвратную потерю, отчего это? Может быть, никогда и не было на Руси никакого изобилия, может быть, это болезнь воспалённого ума историков, может быть, только закладывались предпосылки для хорошей жизни, а мы уже спроецировали это в реальность. Но тогда надо просто меня лечить, как и весь мой исчезающий народ, да только никому до этого и дела нет. Сегодняшняя элита страны обеспокоена созданием жизненных экономических пространств, не обязательно в Европе, ну, скажем, в странах Южной Америки или на островах океанских архипелагов, где мало нужна какая-либо индустриализация. Где в благоприятных климатических условиях круглый год собирается урожай.

Представьте себе, лет через двадцать в нашей Сибири иссякнет ручеёк нефти, газа. Дети и внуки сегодняшних олигархов, образно говоря, начнут собирать чемоданы. А что для России каких-то двадцать лет? За прошедшие двадцать лет много хорошего приобрела Россия, да и каждый из нас в отдельности? Правда, есть ещё огромный, неизведанный шельф арктического материка, но думаю, что нам уже не хватит на это ни времени, ни сил.

Так вот, из всего этого базарного великолепия мне запомнился один эпизод. Во временном пространстве между автомобилями, когда был продан один автомобиль, но ещё не куплен другой, мне захотелось приобрести велосипед, так как расстояние от моего дома до рынка Канта довольно неблизкое.

Дорогой велосипед, типа нашего «Урала», меня не устраивал, а вот небольшой складывающийся велосипед, типа нашего велосипеда под названием «Кама», устраивал вполне. В одном из местечек, рынка «Дордой», я нашёл такой, сложил его и приехал вместе с ним на маршрутном мини автобусе. Велосипед был сделан в Китае и на его раме красовались русские буквы «Кама», но то, что я увидел дома и что не смог разглядеть в полутёмной тесноте рынка, развеселило меня и озадачило. Одна из педальных звёздочек, не помню, кажется, большая, была сделана из пластмассы, рама велосипеда тоже была собрана из дух или трёх пластмассовых прокладок, наверное, для лучшей амортизации.

Я обратился к местным краеведным очумельцам и те мне сказали, что ничего страшного, звёздочку железную найдёшь на базаре, а железные шайбы тебе любой токарь выточит, а то если я их не заменю, то мой велосипед начнёт разваливаться. Я состроил себе точно такую же гримасу деланного вида, и со словами, что да, видимо мне так и предстоит сделать, закончил разговор. Буквально через три дня, на моём велосипеде уже лихо раскатывал какой-то подросток.

Конечно, эту тему можно закрыть, можно и продолжить, отсюда становится ещё яснее и понятней такие способы завоевания рынка. Допустим, я согласен, что умеют делать китайцы, и не только китайцы, дешёвые красивые вещи, точные копии товаров фирм великих производителей. Пожалуйста, называйте свой товар своим именем, а мне просто обидно за приток великой русской реки, пусть другие не возмущаются, а я буду.

Точно так же с их запасными частями и деталями на наши автомобили и автомобили других марок, сделанные из нашего металлолома. Конкретный человек или группа людей долго разрабатывали какую-нибудь ответственную деталь в автомобиле. Потом пришли китайцы и поставили производство по своему, на широкий поток. Естественно, что если в Швеции, или скажем в Европе, появится оборудование, бытовая техника или автомобили с китайского терминала или конвейера, я всё равно отдам предпочтение зарекомендовавшему себя европейскому качеству.

Живя в Киргизии, мне довелось на начальном этапе участвовать в проекте Тяньши, и поначалу даже сам зарядился этим, считая родоначальника этой корпорации своего рода фюрером своей нации. Но приехав сюда в Европу, оказалось, что о препаратах Тяньши здесь и слыхом не слыхивали, более того, один заезжий фармацевт из России мне сказал, что этим препаратам трудно сделать анализ, а европейцы народ щепетильный, вот и не пущают на свой рынок сие зелье. У меня до сих пор в моей сумке лежат инструкции, аннотации, красочные рекламные проспекты этой корпорации, но раскрутить этот бизнес вряд ли удастся, даже хорошо выучив шведский язык.

Механизм и отработанная технология распространения заключается в привлечении как можно большего числа сотрудников, с постепенным накоплением себе баллов для дальнейшего материального роста, ненавязчиво продавая свою доброту, лучшие человеческие качества во имя достижения материального благополучия, любезно и весьма презентабельно заглядывая в глаза своих оппонентов. Может быть за этой корпорацией действительно стоит будущее, но зачем же ценой спекуляции на самом ценном для человека? Так я познавал азы сетевого маркетинга.

Почти так же обстоят дела в промышленности, где товары длительного пользования превращаются в товары недлительного.. А теперь представьте себе страну, где большинство населения занято ремонтом этих товаров, поэтому естественно, что большие страны с большим населением выживут и будут процветать, а экономика такой страны как Швеция и европейских стран в целом просто развалиться. Тогда, наверное, нужно будет строить всем такую мультиэкономику, экономику перчаток на один день. Вот я и хочу спросить у своей России, правда, меня никто не спрашивает, нужны ли нам две три китайских истины выживания третьего сорта, или мы всё же посмотрим на Европу, с её цивилизованной респектабельностью?

Последней отправной точкой в моей азиатской эпопее были мои поиски работы в совместных предприятиях или в российских предприятиях, расквартированных в Кыргызстане. Я всё-таки считал, что смогу закрепится в этой стране путём более высокой материальной ставки на этих предприятиях. Но так как даже совместные российско-киргизские предприятия имели наглость спрашивать киргизское гражданство, последней возможностью творчески реализоваться была авиационная база российских вооружённых сил быстрого развёртывания, расквартированная в Канте. Всё зависело от чиновника инженерной аэродромной службы, ну назовём его условно майора Ковалёва, а до этого времени я пробивался временными заработками электромонтажа в квартирах, летних кафе и так далее.

Я хочу подробнее остановится на российских предприятиях в Кыргызстане. Не знаю как сейчас, но когда я приехал, у них была такая дешёвая народная водка и называлась она «ойылы экметы арагы», содержащая всего тридцать градусов, но в голову и по ногам стебало крепко. Купить её можно было только в близлежащих от ликёроводочного завода магазинах. Так вот, «арагы», по-ихнему называется водка, а «ойылы экметы» в переводе «сельская управа».

Как только наши проворовавшиеся политики или олигархи поставили добывающие или обрабатывающие предприятия в их горах, почти сразу же к ним стали спускаться почтенные аксакалы родов, семей, со своей многочисленной челядью. В ультимативном порядке они стали внедрять своих малообразованных, необученных людей в работу и в руководство такими предприятиями. Мне рассказывали абсурдные вещи: допустим, если кто-то хорошо закончил школу, то становился помощником директора, если хорошо кто-то был знаком с сельской техникой, то помощником механика по оборудованию и так далее. Таким образом, постепенно наглея, требуются повышения тарифов, расценок на сырьё, повышения зарплат, чтобы кормить свои семьи, роды, парализуя своим живым щитом работу, дорогу при доставке сырья и материалов.

Помню случай, когда я уже практически закончил электромонтаж, мне оставалось совсем немного, подключение центрального щита питания, развесить кое-где осветительную арматуру и закончить чертежи схем питания. Приехал начальник на своём новом джипе стоимостью в сорок семь тысяч долларов. Подумать только, я полгода пыхтел на этой станции технического обслуживания, орудуя перфоратором, изгаляясь по всякому в её гаражах, ремонтных мастерских, игровых залах, моечном комплексе, в общей сумме получил тридцать шесть тысяч сомов, это где то чуть больше тысячи долларов. Более того, я узнаю, что наша недостроенная частная лавочка, оказывается, уже продана другому лицу.

Как потом я узнал, такой недострой в Киргизии сплошь и рядом, квартиры в высотных домах продаются без отделки, без отопления, а на самом деле, зачем, в Киргизии ведь и так тепло? Что довольно давно уже существуют целые посёлки без отопительных систем. В довершении всего, меня попросили посмотреть обрабатывающее оборудование, прозвонив мегаомметром привода станков, которые требовали элементарной сушки, я потребовал себе отдельную плату, так как в договоре ни слова не было упомянуто об этой работе. «Как такое может быть? Ведь оно же работало, я сам снимал его с завода имени Ленина», заявил мне один из приближённых главного мурзы, который владел белым мерседесом. Я ему элементарно объяснил, что после года нахождения на улице, пусть даже в закрытом состоянии, нужна сушка всего электрооборудования. Получив отказ, я свернул всю свою работу, а через неделю они буквально приползли ко мне на брюхе, приняв мои новые требования по оплате моего труда.

Понятно, что работа есть работа, но мне всё хотелось побывать на местном киргизском взморье, которое называлось Иссык-Кулем. Огромное море, вытянутое в длину более чем на двести семьдесят километров и в ширину на шестьдесят с лишним километров, бередило моё сознание, подогревая моё желание побывать там. Я помнил то время, когда мы с мамой приехали в гости к Иванниковым, по дому бегал какой-то маленький мальчик, наверное, это был их сын Алёша, и всё время повторял: «Хочу на Иссык-Куль, хочу на Иссык-Куль».

Моя подруга была родом из тех мест, деревенька эта называется Ой-Тал. Иссык-Куль в переводе с киргизского означает «тёплое озеро», а вот что такое Ой-Тал стёрлось из памяти. Как объяснила мне моя подруга, находится это благодатное местечко где-то посредине длины этого моря.

И вот выбрав день, мы тронулись в путь. Наконец я почувствовал всю силу и мощь своего импортного коня. Мощность его мотора была соизмерима мощности моего бывшего пикапа, но я не слышал и не чувствовал её, разгоняясь до невероятной скорости, управляя машиной в буквальном смысле двумя пальцами, оставляя далеко позади миражи и горизонты распаленных солнцем дорог. До Иссык-Куля нам предстояло покрыть двести километров, дорога плавно уходила в горы, меняя ландшафты пейзажей с посёлками, горными речками, невиданной красоты горных панорам долин и горных спусков.

Само озеро, или как его ещё называют морем, находится на высоте тысяча семьсот метров над уровнем моря, поэтому первый раз преодолевая на пути перевалы, чувствовалось лёгкое закладывание ушей. Моя подруга меня предупредила, что скоро подъезжаем к озеру, и действительно лёгкий ветерок едва доносил до меня так знакомый мне из моей прошлой бродяжьей жизни запах йодистых соединений моря. Навсегда, видимо, укоренилась в моём сознании ассоциация запаха моря и моей молодости и наоборот.

Ехали мы, ехали, как говорится, и наконец, приехали, упёрлись в длинную стену, состоящую из нескольких КПП. На стене большими буквами было написано «Экологически чистый район». Моя подруга мне сказала, что нужно заплатить денежку, на что я ей парировал: «А что если я не заплачу, этот район больше не станет экологически чистым?»

В предместьях Бишкека, в Ганзе, стояла американская авиационная база, с которой на Ошском рынке города Бишкека продавалось обмундирование лётного и обслуживающего персонала этой базы. Приобрёл и я себе такую форму, лёгкая, чистый хлопок, с множеством карманов, камуфляжного цвета « буря в пустыне» и даже с шевронами, нашивками группы крови, эмблемой air force. Купил ещё себе и такую же форменную кепку. Вот в таком облачении я и предстал на свою голову перед охранником, собирающим дань с проезжающих машин. Ошалелый от радости сарацин дорог слупил с меня целых аж пятьсот сомов местной валюты, ну, что делать нечего, поехали дальше.

Проехали посёлок Рыбачий с его рыбными базарами и одиночными лотками по обочинам дорог, въехали в начинающуюся зону пансионатов, домов отдыха, где единственным средством выживания для людей является туристический сезон отдыха. Вся дорога пестрит разносортной рекламой по поводу сдачи жилья внаём, с предлагаемой разной кухней всех времён и народов. Я не выдержал, припарковал машину возле одного из летних кафе, и сходу плюхнулся в озеро.

Тёплая ласковая прохлада прозрачной воды, в сочетании с горным воздухом, буквально встрепенулась во мне сознанием от того что: «Господи, неужели это рай?» Рядом с нами, на небольшом пляже, было ещё несколько семейных пар, мы попросили нас сфотографировать, а где-то рядом от близлежащего пансионата медленно отчаливал белый прогулочный пароход. Чем дальше дорога уводила нас к центру Иссык-Куля, тем реже на нашем пути попадались посёлки и пансионаты, и лишь десятки километров пустынных солнечных пляжей, с перелесками восточных исполинских деревьев, говорили о великом будущем этого края.

Нас очень тепло встретили. Мама моей подруги, простая пожилая женщина очень мне обрадовалась, тем более, что мы уже виделись с ней и не раз в квартире моей подруги, ей всё хотелось посмотреть мой дом, да так и не пришлось. Кроме неё в этом селе проживало ещё её три сына – брата моей подруги, на фазенде одного из них нам и устроили званый ужин. Разговор не клеился, но когда все узнали, что я из Магнитогорска, все разом оживились.

Дело в том, что в эти края, уже лет двадцать как перестал приезжать пионерский лагерь, причём именно из моего города. Как и почему именно сюда, как они добирались? Для меня осталось загадкой, это надо же, что готовит хитросплетение дорог, времён и судеб? В тех местах горная местность, поэтому растет всё позже, чем в низу в Чуйской долине, но я думаю, что ранние овощи, с полезным разнотравьем ягод, вполне были доступны нашим ослабленным детям.

Выпив бутылку водки, поев и закусив на фоне Иссык-кульской природы, я не почувствовал даже лёгкого опьянения, наоборот, голова стала ясной, слова и мысли взвешены, тело и мышцы налились энергией. Понятно, что водка пошла на пользу, нам выделили целую времянку, и мы с подругой забылись крепким сном в объятиях друг друга и её родной земли.

Наутро проснувшись, мы отправились к озеру, путь предстоял неблизкий, где то около километра, во всяком случае, она повела меня своими тайными тропами. В тех местах видно наступление Иссык – Куля, который просачиваясь сквозь полосу песчаного берега, при подходе образует бесконечные мелкие озёрца с кустами облепихи, шиповника и другой полезной человеческому естеству растительности. Вышли наконец на лазурный берег этого ласкового моря, где справа и слева простирались бесчисленные километры диких пляжей, а далеко впереди за огромным котлованом великого моря высились величественные горные пики Тянь-Шаня.

Сняв с себя последнее, я кубарем скатился в воду, моя подруга последовала моему примеру, и со словами: «Ну что, будем принимать жопный загар?» - так же мягко обмакнулась в набегающие волны. Мы как дети барахтались в песке, возводя песчаные парнасы, ели, спали, я тогда подумал, что если и существует где-нибудь рай на земле, то он непременно находится здесь. И если бы, по приезде в Киргизию я знал, что это так, смотря в высокое голубое небо, то наверняка надавил бы на гашетку газа своего пикапа и проехал бы эти несчастные двести километров. Устроился в один из прилегающих пансионатов простым электриком, потом бы создал бригаду электромонтажного дела, ведь дай Бог опыта и знаний хватает, да и материально и инструментом был обеспечен в достатке. А уж жить удивляться и любоваться местными красотами мне хватило бы до конца своей жизни, в отместку пропустившей через своё сердце грязи.

Три дня нашего пребывания, в этом забытом богом и цивилизацией месте, пролетели как один. Мы накопали себе картошки, сами для себя насобирали яблок, груш, айвы в их огромных садах-огородах. Особо славится в тех местах Иссык-кульская смородина, очевидно, внизу она быстро созревает и засыхает, не успев налиться своей благодатью, а в чистом горном микроклимате всё созревает по естественным срокам. Насолили свежей Иссык-кульской рыбы, чтобы она потом провялилась на балконе, но так как мы с подругой спали каждый в своей постели, этой рыбки я больше не увидел.

Честно признаться, мной в то время овладело какое-то безысходное состояние. Жить в чужой стране, работая, промышляя «свободным художником» с временными заработками, да с российским гражданством, это с одной стороны, а с другой опять же, хороший крепкий дом, усадьба, хорошая машина... Что тебе ещё надо? Это как в песне поётся: «Только что-то опять пополам». Часто, очень часто приходилось слышать жалобы от русских людей в возрасте, особенно от таксистов, те как увидят русского, так готовы везти хоть на край света, лишь бы за это время успеть душу выложить, наговориться вдосталь. А поговорить было о чём, я запомнил один разговор, как один из них жаловался на то, что всю жизнь проработал на них в горном деле, а размер пенсии всего полторы тысячи сомов. Я обратил внимание на то, что нет ни одного киргиза из числа попрошаек, все в основном славянской национальности. Тут я и задумался, а в определённый момент, когда всё достало, плюнул на всё и стал собираться обратно, поставил на торги дом, машину.

Конечно, после вольных ветров Киргизии возвращаться в Магнитку мне не хотелось, а вот определиться в родной деревне, откуда маменька была родом, где провёл почти всё своё босоногое детство, это было очень даже реально. По приезду с Иссык-Куля я продал машину, и уже вроде как наметились покупатели на мой дом, но тут один звонок по телефону буквально вернул меня на землю. Это был долгожданный звонок от майора Ковалёва, сообщившего мне о предоставлении вакансии электрика в российской авиационной базе. Проверив мои документы, мой квалификационный рост, мотивируя тем, что мне нужен испытательный срок, он, наверное, от радости, сразу скинул меня с моего шестого разряда на четвёртый. Той же самой процедуре подвергся мой коллега, из числа местных проживающих очумельцев.

Всё складывалось более-менее хорошо, оставалась лишь небольшая формальность – проверка у офицера ФСБ. Две недели мы ждали своего заветного часа. Дело в том, что мне самому хотелось посмотреть, из чего собраны нынешние высшие офицерские чины бывшего КГБ. Заходили в кабинет по одному, скажу честно, мало что изменилось с тех времён. Не смотря на то, что на улице светлый погожий солнечный день, в кабинете полумрак, жалюзи на окнах, настольная лампа, подполковник. Допросив меня как следует, кстати, он даже нашёл, что в моём военном билете где-то не поставлена роспись. Я понял, что если бы не моя служба в войсках КГБ, то со своей лихо закрученной судьбой вряд ли я бы мог рассчитывать на благорасположение в свой адрес. Помню, всё было чинно, делово, но что-то меня настораживало – это были глаза, стеклянные глаза алкоголика или обкурившегося наркомана, сверлившие меня под блики настольной лампы. Выйдя из кабинета, мне стало как-то не по себе, ну да хрен с ним, с лица воду не пить, и шагнул в свою новую творческую жизнь.

Хозяйство военного аэродрома образца середины прошлого века представляло собой русскую расхристанную непредвзятость. Нет, что касается порядка, чистоты, подстриженных лужаек, то в этом, конечно, было всё безукоризненно, но с точки зрения электроснабжения всё выглядело из рук вон плохо. Начиная от главного щита РЛГ, подступающих к нему двух фидеров, с его допотопными приводами переключения, до неработающей коммутации питания встреч и проводки самолётов радиолокационного комплекса, а также комплекса связи и оповещения и освещения аэродрома.

Военный аэродром был взят в аренду у киргизской стороны сроком на двадцать пять лет, по сути дела, это и был наш советский аэродром, на котором готовились и обучались лётчики со всего света, но в связи с созданием СНГ автоматически отошёл к киргизской стороне. Если при въезде встать лицом к горам, то по правую руку находится российский аэродром базирования, а слева находился могильник, то есть место, где стояли, поблёскивая своими фюзеляжами, старые МиГи, со звёздочками и опознавательными знаками бывшей советской империи. Иногда можно было видеть, как на вполне законных основаниях распиливались плоскости самолётов, превращая остовы фюзеляжей в жалкое зрелище.

На военном стратегическом аэродроме двадцать первого века не было ни местной телефонной связи, солдаты и офицеры переговаривались друг с другом посредством сотовой телефонной связи, и лишь иногда можно было видеть у офицеров ручные радиостанции, ни современных коммуникаций и удобств. Собственно говоря, зачем я всё это пишу, ведь прошло уже достаточно времени, наверное, что-то изменилось к лучшему, но мой рассказ будет не полным без описания психологических и человеческих отношений в сегодняшней армии, как в зеркале отражающих сегодняшний день России.